Дорога к Пушкину (сборник). Владимир Михановский

кто ж убил его? Он был ребенок, —

      Она вздохнула глубоко и горько. –

      А голос был его заливист, звонок…

      Всплыла луна, как брошенная корка.

      В снегу стояли ели по колено

      И не желали вырваться из плена;

      Они все помнят, как и их хозяйка,

      Они не позабыли ничего.

      Минуло время. Как вернешь его?

      Мелькнуло словно косоглазый зайка.

      …А девицы по свету разлетелись,

      Не зря их с детства отличала смелость.

      Одна старуха вековать осталась.

      А память-то, увы, такая малость!

      Тут староста трех мужиков привел,

      Она им отдала распоряженье

      И началось неспешное движенье,

      Хозяйкин гость их в монастырь повел.

      Она стояла и вослед глядела.

      Шептали губы: «Вот какое дело…».

      Ушел из жизни славный их сосед

      Совсем здоровым и в расцвете лет.

      И ей, видать, немного жить осталось:

      Совсем на донце дней – такая малость!..

      Аудиенция

      Государь призвал поэта

      Из родительской усадьбы.

      Нарочный его доставил

      В четверо всего лишь суток

      В Николаевский дворец.

      Вальш, фельдъегерь службы царской,

      Сам молодчик двухметровый,

      К новым подвигам готовый

      Ввел опального поэта

      Прямо в царские покои, —

      Отчитался наконец.

      Пробили часы четыре.

      Ранний вечер опускался,

      На кварталы городские,

      На заставы и ворота,

      На сады, дома и парки, —

      Златоглавую Москву.

      …Царь отменно был приветлив.

      Поздоровался с поэтом,

      Вопросил: «Ну, как дорога,

      Где сегодня ты ночуешь?

      На Тверской в отеле? Славно!»

      Сон свершился наяву.

      «Где бы был ты в день восстанья?

      И твои ли это строки?»

      «Был бы я с бунтовщиками,

      Потому что, государь мой,

      Некуда мне было б деться,

      Там ведь все мои друзья!

      Стих тот – мой». «Что пишешь ныне?»

      «Не пишу я, потому что

      Очень строгая цензура».

      «Сам теперь твой цензор буду

      И решать все стану сам.

      Все давай мне, что напишешь,

      Никого теперь не бойся!

      Дай мне слово, что не будешь

      Возмутительные строки

      Сочиняя безрассудно,

      Впредь швырять в народ честной».

      Царь с поэтом толковали

      В кабинете государя,

      И поэт, слегка забывшись,

      Грея ноги у камина,

      Перемерзнувши с дороги,

      Сел на столик за собой.

      Царь с досадой отвернулся,

      Скрыв искусно недовольство:

      Ну, какие планы зреют,

      Что теперь писать он станет?

      Нет, нельзя давать свободы

      Огненосному стиху!

      Может, зря я дал поэту

      Волю вольную сегодня:

      Коли он на стол садится,

      То могу я сделать вывод:

      Он меня и в грош не ставит –

      Говорю