Стихотворения. Юрий Поликарпович Кузнецов

славы камень межевой

      И с места своротил.

      Открылся чистым небесам

      Тугой клубок червей.

      И не поверил он глазам

      И дерзости своей.

      Из-под земли раздался вздох:

      – Иди, куда идешь.

      Я сам запутал свой клубок,

      И ты его не трожь.

      Ты всюду есть, а я нигде,

      Но мы в одном кольце.

      Ты отражен в любой воде,

      А я – в твоем лице.

      Душа без имени скорбит.

      Мне холодно. Накрой. —

      Он молвил: – Небом я накрыт,

      А ты моей стопой.

      Дней девятьсот стопа вела,

      Пыль супротив он мел.

      Глухая ночь на мир легла.

      Он наугад пошел.

      Так ходит запад на восток,

      И путь необратим.

      От мысли он огонь возжег.

      Возникла тень пред ним.

      – Ты что здесь делаешь? – Люблю. —

      И села у огня.

      – Скажи, любовь, в каком краю

      Застигла ночь меня?

      – На полпути к большой горе,

      Где плачут и поют.

      На полпути к большой горе,

      Но там тебя не ждут.

      В тумане дрогнувшей стопе

      Опоры не найти.

      Закружат голову тебе

      Окольные пути.

      – Иду! – он весело сказал

      И напролом пошел.

      Открылась даль его глазам —

      Он на гору взошел.

      Не подвела его стопа,

      Летучая, как дым.

      Непосвященная толпа

      Восстала перед ним.

      Толклись различно у ворот

      Певцы своей узды,

      И шифровальщики пустот,

      И общих мест дрозды.

      Мелькнул в толпе воздушный Блок,

      Что Русь назвал женой

      И лучше выдумать не мог

      В раздумье над страной.

      Незримый сторож ограждал

      Странноприимный дом.

      Непосвященных отражал

      То взглядом, то пинком.

      Но отступил пред ним старик.

      Шла пропасть по пятам.

      – Куда? А мы? – раздался крик.

      Но он уже был там.

      Увы! Навеки занемог

      Торжественный глагол.

      И дым забвенья заволок

      Высокий царский стол.

      Где пил Гомер, где пил Софокл,

      Где мрачный Дант алкал,

      Где Пушкин отхлебнул глоток,

      Но больше расплескал.

      Он слил в одну из разных чаш

      Осадок золотой.

      – Ударил поздно звездный час,

      Но все-таки он мой!

      Он пил в глубокой тишине

      За старых мастеров.

      Он пил в глубокой тишине

      За верную любовь.

      Она откликнулась, как медь,

      Печальна и нежна:

      – Тому, кому не умереть,

      Подруга не нужна.

      На высоте твой звездный час,

      А мой – на глубине.

      И глубина еще не раз

      Напомнит обо мне.

1974

      * * *

      Бывает у русского в жизни

      Такая минута, когда

      Раздумье его об отчизне

      Сияет в душе,