Нехожеными тропами. Анатолий Музис

печурки только что сняли ведро и над печуркой вьется дымок. Под навесом на бревнах и на ящиках сидят сотрудники партии. Они все еще только набросаны и лишь Надежда Николаевна прорисована лучше остальных. Она повернулась к Любови Андреевне и, держа не донесенную до рта ложку, что-то улыбаясь говорит.

      – А ты мастер, – сказал Векшин с искренним удивлением.

      Валька Жаворонков сидел красный от смущения. Похвала смутила его еще больше.

      – Это я так, тренируюсь. Хотите, я Вас нарисую.

      Векшин с грустью сказал, что, если у него будет время, он ему охотно попозирует и обрадованный Валентин сообщил ему доверительным шепотом:

      – Вот выучусь как следует и подам в Академию.

      В это время подошел Костя и принес радиограмму.

      За Векшиным высылали самолет.

      Прыжок в неизвестность

      Глава1

      Самолет прилетел утром и сел прямо на косу. Пилот вылез и, подняв летные очки, пошел осматривать «взлетную полосу». Он долго ходил, отшвыривая ногой какие-то незначительные камушки и весь вид его как бы говорил: – «Сесть-то мы сели, а вот как взлетать будем»?

      Наконец он кончил осмотр и пошел к самолету.

      Векшин прощался с товарищами. Валентин вырвал из альбома рисунок и подарил ему. Любовь Андреевна говорила, что передать Луговому.

      Подошла попрощаться и Надежда Николаевна.

      – Жаль, – сказала она. – Я думала еще поездить с Вами.

      – Мы еще увидимся, – сказал он.

      – Я надеюсь на это, – улыбнулась она и спросила: – Вы на меня не сердитесь?

      – За что?

      – Так, за глупые разговоры.

      – Отчего же, – сказал он. – Конечно не сержусь.

      – А все-таки жаль, сказала она. – Вот у меня всегда так, предполагаешь одно, а получается другое.

      Почту привезли…

      Они стояли друг против друга. Ему казалось, что чего-то основного, самого главного, он ей все-таки не сказал, но в чем это главное, он, пожалуй, не знал и сейчас.

      Его позвали.

      – Ну, до свидания.

      Он торопливо пожал ей руку и побежал к самолету и, только когда под крылом все убыстряя ход понеслись камни косы, он вдруг понял: он хотел сказать, что счастье, построенное на разрушении чужой семьи, никогда не может быть ни полным, ни долговечным. Поймет ли она это?

      Промелькнули палатки, ему махали руками, потом горизонт покачнулся, земля встала на дыбы, закрыла небо, нацелилась на него пиками вершин, а когда все стало на свое место и тайга и палатки были уже далеко внизу, под крыло самолета медленно подплыла синяя гладь воды.

      Векшин оглянулся. Столетов сидел позади него на втором сиденье и широко раскрытыми глазами изумленно смотрел вниз. Векшин улыбнулся и тоже перенес свой взгляд на реку и ее берега. Они летели на высоте трехсот метров и он мог наблюдать, как справа от него левый берег реки расстилался ровным широким зеленым