Хмель свободы. Игорь Болгарин

такого же, как и сам, огромного грека-анархиста:

      – Ганжа, дружище! А я слыхав, шо тебя вбылы, клянусь Одессой!

      – То Ганоцкого вбылы. А для мене, Левочка, ще не отлили ту пулю.

      Наконец Задов вспомнил о Махно, который с любопытством наблюдал за встречей двух друзей.

      – А это знаешь хто? – Левка указал на Махно. – Не смотри, шо ростом не в нас с тобой. Это ж тот самый черт рогатый Нестор Махно! Ну, тот, шо раком поставыв все Приднепровье.

      – Махно? Ну як же! Слыхав!.. – И Ганжа вдруг ударил себя ладонью по лбу: – Подожди, вчора слыхав! Чи позавчора. Ну да! Тут тебе какойсь родич шукает. Я його и сьодня видал!.. Ты от шо, дружаня! Иди так пряменько по калидору, свернеш налево, найдеш шесту комнату. Он там уже третьи суткы подушку давит. Если только не помер с голоду.

      Нестор протискивался сквозь гомонящую толпу. Толкнул дверь шестой комнаты. И увидел дремлющего, несмотря на окружающий шум и суету, человека. Лица не было видно, он уткнул голову в колени и обхватил ее руками.

      Махно присмотрелся. Затем тронул спящего за рукав. Тот мгновенно проснулся, вскочил, бессмысленно тараща глаза.

      – Гриня?.. Григорий? – удивился Махно. – Ты як здесь? Чего?

      – Тебе шукав. Больше месяца… В Ростови з тобой розминувся. Потом в Калитве тебе люды видали и ще в Калачи. Я так и решыв, шо тебя в Царыцыни надо шукать. Тут все штабы.

      – Ну, ладно! Ще наговоритесь, – пробасил вошедший следом за Нестором Левка. – Пошли крышу шукать! Бо тут народу, як селедки в боки. А ночевать же где-то надо.

      Но Махно был озабочен грустным, даже скорбным видом брата, который как будто силился что-то сказать, но не решался. Григорий осунулся, потемнел лицом, зарос щетиной.

      – Шо-то случилось, Грыць? – спросил Нестор.

      – Та… потом…

      Нестор понял: произошло что-то серьезное, раз брат бросился на его поиски.

      – С Настей что-то? Говори! Не тяни душу! Шо-то про нее узнали?

      – Та ни. Про Настю – ничого…

      – Ладно, вы идить. Позже мы сюда ж подойдем, – сказал Задову и Ганже Нестор. – Мы пока там на бережочке посидим, поговорим.

      Они сидели на лежащем у кромки воды бревне. У их ног шелестели речные волны. Разноголосыми гудками перекликались пароходы, переделанные теперь большей частью в «боевые корабли». С пулеметами и даже с малокалиберными пушками.

      – Господи, до чого ж велыка Россия… – говорил Григорий. – Волга, казалось мени, на самом краю света. А выходыть, шо й за Волгой ще земли и земли, аж до океана. А вже там тая… як вона… Япония, де наш Омельян свой глаз потеряв… – Последние слова он произносил уже почти плача. И неожиданно, весь дергаясь от рыданий, он приник к Нестору, обнял его: – Омельяна та Карпа… убили их, братику… И хату нашу спалили. Только одна печь и осталась.

      – А мама, дети?

      – Их не тронулы.

      Нестор молчал, щурил глаза, рассматривал то ли дальний волжский берег, то ли нечто еще более дальнее.

      Выждав, когда брат немного успокоится, он спросил:

      – Давай по порядку. Когда,