Студеный флот. Николай Черкашин

Это и проще, и безопаснее.

      Однако помощник не оставлял попыток приготовить «настоящий украинский борщ». Это была его идея фикс – рано или поздно кто-нибудь из едоков должен был воскликнуть: «Вот это борщ! Настоящий украинский!» Он ждал этого возгласа, как жаждут освистанные солисты аплодисментов, как непризнанные гении надеются хотя бы на посмертное признание.

      Жизнь заставила начальника службы снабжения быть хитрее. Теперь «украинский борщ» появлялся в меню под псевдонимом «суп свекольный по-киевски». Но это был самый ужасный из всех вариантов «украинского борща»: в темно-багровой жиже, подернутой разводами жира от свиной тушенки, белели, точнее, розовели толстые макаронины.

      – Наконец-то я ем настоящий украинский борщ! – произнес штурман вожделенную фразу. Федя недоверчиво покосился на него. Признание его кулинарных талантов прозвучало в устах штурмана как-то очень грустно и даже мрачно. – Но чего-то в нем не хватает…

      – Не хватает в нем голов тараньки, – столь же мрачно предположил старпом.

      – И молока с соленым огурцом, – усложнил рецептуру доктор.

      Все на минуту задумались, изобретая самые гадостные ингредиенты.

      – Я бы добавил сюда сушеных мухоморов и побольше гусиного жира, – продолжил дискуссию минер.

      – Перловки! Касторки! – летели предложения со всех сторон стола.

      – Маслин!

      – Машинного масла!

      – Шампуня!

      – Хмели-сунели!

      – Серной кислоты!

      Помощник хладнокровно встретил град издевательских советов. Так опытный шахматист, припасший хитроумную домашнюю заготовку, спокойно взирает, как с клетчатой доски одна за другой исчезают его пешки.

      – Гарсон! – кликнул он вестового. – Ну-ка позови сюда мичмана Белохатко.

      Мичмана долго звать не пришлось, он случайно оказался во втором отсеке, в двух шагах от дверей кают-компании.

      – Белохатко, ты хохол? – спросил помощник, готовясь к хорошо подготовленному триумфу.

      – Щирый! – подтвердил мичман-полтавчанин.

      – Ну-ка скажи, что это по-твоему? – протянул ему Федя свою ложку.

      – Скажи, мичманок, скажи, – попросил и Симбирцев, гипнотизируя третейского судью тяжелым недобрым взглядом. Мичман мгновенно оценил расклад сил. Он долго причмокивал, вникая в сложный вкус рудневского варева, зачерпнул еще одну, дабы не допустить ошибки в выводах. На самом деле тянул время, пытаясь ответить самому себе на другой вопрос: что весомей – чаша общественного мнения или посулы помощника насчет трех банок сгущенки и бутылки «сухаря». От напряженных раздумий его прошиб пот, и он зачерпнул третью ложку из услужливо подставленной тарелки штурмана.

      – Ты что, сюда жрать пришел? – не выдержал общего нервного ожидания старпом. – Говори, что это?

      Голос Симбирцева не обещал ничего хорошего, и мичман отважился на правду.

      – Змеиный супчик, – заключил он под торжествующий гогот кают-компании.

      Конец эпопее с «украинским борщом» положил