Москва слезам не верит. Даниил Мордовцев

решились на приступ. Высмотрев днем самое, по-видимому, неприступное место городской стены, на котором, как на неприступном, осажденные не выставили даже ушатов с кипятком и ни бревен, ни камней не наложили, осаждавшие и выбрали это именно место для нападения.

      Дождавшись «вторых петухов», когда особенно крепко спится, каждая полусотня («пятидесяток») осаждающих приставила к избранному месту стены по две сажени плетней, а другие полусотни тащили смолу и бересту.

      «И начаша окояннии приметати огненные приметы со стены в город, бросать на деревянныя строения города и на ометы сена просмоленную и горящую бересту…»

      Хлынов запылал. На беду его, ветер дул со стороны метальщиков-поджигателей и нес пламя через весь город.

      Обезумевшие от ужаса хлыновцы ворвались в дома Оникиева, Лазорева и Богодайщикова и повели их к городским воротам с криком:

      – Воротники, православные! Отворяйте ворота настежь!

      – Православные! – кричали другие. – Бегите из домов! Спешите из города. Краше полон, неж наглая смерть!

      За воротами уже стояли и князь Щенятев, и боярин Морозов впереди тех ратей, которые не были посланы на приступ.

      – Бьем челом, бьем челом! – кричали те, которые вели Оникиева, Лазорева и Богодайщикова. – Берите наших лиходеев! Из-за них город и христианския души пропадают.

      – Устюжане! – обернулся князь Щенятев к ближним ратям. – Возьмите и закуйте в цепи ваших ворогов – Ивашку Оникиева, Пахомку Лазорева да Палкушку Богодайщикова. Они недавно устюжской земле много дурна учинили.

      А ты, обратился князь к бирючу, – труби в рог и вели перестать ратным метать в город огненные «приметы». А чтобы все прочия рати бежали тушить город.

      Завыла груба. Ближайшие к московским воеводам хлыновцы упали на колени с воплем:

      – Батюшки, отцы наши, благодетели, спасибо вам, што велели пощадить город, унять пожарище лютое.

      И все, кто чувствовал в себе силы, бросились за ратями осаждающих город унимать бушевавший пожар.

      Устюжане, взяв Оникиева, Лазорева и Богодайщикова, тотчас же заковали их в цепи.

      Увидав это, Оня и Оринушка бросились было за отцами, а первая – и за своим милым, но тотчас были остановлены.

      – Кто эти девки? – спросил Морозов.

      – Одна – дочка Оникиева, другая – Богодайщикова, – отвечал кто-то.

      – Бережнее с ними, – сказал князь Щенятев. – Стрелецкий голова Пальчиков, ты за них отвечаешь.

      – Добро-ста, князь, слушаю, – отвечал Пальчиков, – сам ведаю, батюшка, князь, што дети за родителей не ответчики…

      – И отыщи матерей, а то и братьев и сестер, коли есть малолетки, – добавил Морозов.

      – Добро-ста, боярин, все учиню по-божески.

      Ободренные этим вниманием, девушки умолили позволить им повидаться с родителями.

      – Голова, – сказал князь Щенятев Пальчикову, – проводи их к колодникам, ин пущай попрощаются…

      Взятые устюжанами под свой надзор, Оникиев, Лазорев и Богодайщиков сидели уже в цепях и с тяжелыми дубовыми колодками