Вежливость королев. Надежда Первухина

отражающие Главный Мир?

      – Тогда эти миры должны быть одинаковыми.

      – О нет! Лишь нашему несовершенному глазу кажется, что зеркала все отражают без искажения! На самом деле все не так. И представьте, королева, что самое дальнее зеркало в вашей опочивальне, получив в себя десятки ваших отражений, отражает…

      – Не меня?

      – Вас! Но уже изменившуюся… Так и с мирами! И не исключена возможность, что где-то существует мир (и не один!), ставший отражением нашего мира. Или наоборот…

      Королева напряженно задумалась. Брови ее свело над переносицей, глаза сверкнули нехорошим грозовым огнем, превращая милую, очаровательную кокетку в женщину, которая под платьем вместо тела носит кинжал.

      – И что же, маг, – холодно осведомилась королева, – во всех мирах есть я?

      – Конечно! И вы, и герцог, и даже я! Только там мы, в своих основных чертах оставшиеся прежними, возможно, претерпели какие-нибудь изменения. Например, герцог стал рыбаком…

      У герцога Рено свело скулы. Он ненавидел рыбу. Во всех ее проявлениях.

      – А я из ученого превратился, например, в бродячего артиста или клоуна, потешающего народ! – смеялся маг. – А вы, ваше величество, может быть, стали – ха-ха! – базарной торговкой!

      Гром грянул.

      – Торговкой, значит? – голосом, похожим на гром снежной лавины, падающей на горную деревушку, спросила Абигейл.

      – Ваше величество! – Уильям, кажется, понял, что в своих мудрствованиях зашел слишком далеко. – Это лишь домыслы! Гипотезы! Но я объясню! Эти зеркала – они еще и окна, через которые мы можем заглянуть в другой мир и увидеть там себя или…

      Лавина докатилась до несчастной деревушки и погребла ее под собой.

      – Вы предлагаете мне любоваться тем, как в другом мире я торгую на базаре? – проскрежетала королева, сразу став старше на несколько лет и злее в несколько раз. – Так следует понимать ваше учение, Гогейтис?

      Герцог закусил губу. У заплечных дел мастера на ближайшие два часа будет очень напряженный график работы.

      – А что плохого в торговле, королева? – с какой-то странной, совсем нехарактерной для плебея и зависимого человека усмешкой спросил Гогейтис. – Нет ничего позорного в труде. В… достойном труде.

      «Четвертует? Или сначала повесит, а потом четвертует? И сожжет на костре. А голову вывесит на городских воротах вместе с его мужским хозяйством, как поступала ее бабка, Ариаль Белоснежная, со всеми своими врагами…»

      Абигейл зашлась от ярости:

      – Я королева! И я могу быть только королевой! И во всех твоих придуманных мирах, за каждым твоим несуществующим окном я останусь КОРОЛЕВОЙ! Ты понял, Гогейтис?!

      «Он не понял, – с какой-то непонятной печалью подумал герцог Рено. – Он еще что-то пытается доказать ей. Твердит про процент искажения, систему прохождения сигнала. Бедняга. Лучше бы он так заботился о своих причиндалах, а не об идеях. Она его все-таки четвертует».

      И Главный Советник