Убежище. Бренда Новак

отец?

      – Он сказал, что библейский блудный сын был скромным и раскаивался. – Фейт посмотрела в сторону кладбища. – Если тебе от этого станет легче, думаю, ему было трудно от тебя сегодня отвернуться.

      Хоуп не хотелось это обсуждать. У нее не осталось к отцу никаких чувств. А положительных и раньше было слишком мало, чтобы от них отталкиваться.

      – А что мама говорит насчет твоей проблемы с Эрвином?

      – Говорит, что рождение ребенка мне поможет. Но она признает, что одиночество, скорее всего, никуда не исчезнет.

      – Ты не считаешь, что это трагедия?

      – Что именно?

      – Знать, что тебе уготована жизнь в одиночестве до конца своих дней, а ты красивая, здоровая и тебе всего восемнадцать?

      Фейт прикусила губу, обдумывая слова Хоуп.

      – Думаю, что она считает, что это бремя, которое должны нести женщины, и нести вместе, – сказала она наконец.

      – Почему? – спросила Хоуп.

      – Ради большей награды, которую мы получим после смерти.

      – Но ты сказала, что не уверена в правильности учения церкви. А это означает, что твоя жертва может оказаться совершенно напрасной.

      Молчание.

      – Ты не обязана оставаться здесь, Фейт, – сказала Хоуп. – Есть еще весь остальной мир.

      – А как же мама? А сестры? У меня здесь племянники и племянницы и все друзья.

      Хоуп заметила, что она не упомянула ни мужа, ни отца.

      – Ты не можешь прожить всю жизнь ради других людей, – сказала Хоуп. – Позволь им принимать собственные решения и сама решай за себя.

      – Но я не такая сильная, как ты, Хоуп. Я не уверена, что смогу жить самостоятельно. Кроме того, иногда слова церкви проникают мне в душу. Иногда я думаю, что папа прав.

      – Я тоже так думаю, – сказала Хоуп. – Возможно, он не прав только в определенных вещах. Я верю, что важно жить правильно, быть честной, помогать другим, развивать свои способности. Но разве здесь подходящее место для всего этого? А твой малыш? Если родится девочка, ты хочешь, чтобы она была одной из множества жен? Чтобы ей пришлось терпеть эмоциональный голод, пока муж находится с бог знает какой по счету женой? Чтобы у нее не было никакой надежды на жизнь без всепоглощающего чувства вины?

      Фейт подняла голову, чтобы посмотреть на сестру, и луна окатила ее лицо серебристым светом.

      – Ты смогла дать своему ребенку что-то лучшее?

      – Надеюсь, что да. – Хоуп прижалась лбом к одной из холодных металлических цепей, на которых висели качели. – Не могу гарантировать, но я, по крайней мере, увеличила шансы.

      – И ты готова согласиться с тем, что больше никогда не увидишь своего ребенка?

      Вопрос Фейт был грубоватым и в некотором смысле даже безжалостным, но в ее голосе не было ни малейшего осуждения. Только искреннее желание понять, о чем жалеет Хоуп, как она жила и действительно ли мир за пределами общины – лучше.

      – Было время, когда я этого не принимала. Но мне пообещали, что ее отдадут в хорошую семью, и я пока