Инновационный переполох. Сатирические рассказы и повести. Елена Гвозденко

поганое, в этой моей новой жизни, это запахи и липкие поручни. Я ведь даже есть не могу, дома по целому часу руки отмываю, прежде чем за стол сесть. Дом. Какой это дом? Это сарай для скотины. Мне еще говорили, что повезло, пусть маленькая, но отдельная. Коммуналку бы я не выдержала, это правда. Повесилась бы в первый же день. Впрочем, желание повеситься не пропало. После двухсотметрового коттеджа, двадцатиметровая лачуга. И как цинично приставы следили за тем, как собираю вещи. «Самое необходимое», да что они, эти девицы в форме знают о необходимом? Может, я жить не могу без аромата Caron’s Poivre. Вообще я считаю, что о женщине можно судить по ее духам. «Королева пряностей» – это мое, терпкое, таинственное с нотками перца, карри, тмина… Между прочим, маленький флакончик тянет на пару штук «зелени». Но откуда этим девицам в форме знать об этом? От них за версту несет разливной дешевкой. Я просто задыхаюсь в этом трамвае.

      – Готовим деньги. На линии работает контролер. Мужчина, что вы меня толкаете?

      Мужчина. Разве это мужчина? Какие у меня были мужчины в той моей жизни. Муж, конечно, не в счет. Он первым слинял за границу. Ведь знал, поганец, и даже не предупредил. Альбертик, мальчик мой. Где ты теперь? Какая матрона прикрыла тебя от невзгод нашей дрянной жизни? Помню, как впервые увидела тебя в стрип-клубе. Ты был молодым неопытным танцором и еще смущался под наглыми женскими взглядами. Это милое смущение сильно раззадоривало посетительниц. Они выскакивали на сцену, тянулись к тебе дрожащими руками и совали купюры под откровенные стринги. А знаешь, Альбертик, зрелище, действительно, завораживающее. Тело, разнузданное, свободное, имитирующее фрикции и лицо совращаемого младенца с распахнутыми удивленными глазами и пятнами румянца.

      – Где ваш билет? Нет, мы не знакомы. И раньше не встречались.

      Где мы могли с тобой, урод, встретиться? Тебя бы к моему кабинету на пушечный выстрел не пустили. Шутка ли? Министр транспорта области. Мы существовали в разных измерениях. Ты прозябал в своей «хрущевке» с анемичной женой, сопливыми ребятишками и ведьмой-тещей. А мой мир… Господи, эти недоумки вообще рук не моют? В чем они измазывают поручни? В своих соплях? На салфетки уходит добрая половина моей теперешней зарплаты, но три не три, а гадливость остается.

      – Мамаша, оплатите проезд. Да, да, и за ребенка тоже. Кто вам поверит, что он дошкольник? Вы бы хоть рюкзак с него сняли.

      Что за народ? Так и норовят обмануть. И ведь не последние же у нее эти пятнадцать рублей. А если и последние. Не надо было рожать, раз обеспечить не можешь. Я вот обошлась без счастья материнства, и ничего. Хотя может ребенок и разжалобил судью, и приговор не был бы столь суровым? Десять лет в этом проклятом трамвае, среди грязных, вонючих тел. А потом куда, если выживу? Друзей не осталось. Да и были ли? Знакомые избегают, как прокаженную, будто судимостью можно заразить. Да и мало их осталось в городе, на своих местах. По слухам, лишь юродивый наш, Павел Григорьич в своем кресле усидел. Но этот чудак всегда выделялся. Аскет недоделанный.