АРК. Дмитрий Троцкий

висел над Степлагом. Только что в проломы ограждений вломились Т—34, и колючая проволока, что они тащили за собой, вспарывая вытоптанную землю, делила территорию лагеря на загоны для людей.

      Одни танки ломают стены бараков, где спят люди, другие врезаются в толпу бегущих навстречу заключенных, крики боли и ужаса заглушают автоматные очереди и надсадный лай овчарок. Тем, кто сидит внутри боевых машин, до начала операции налили водки. Даже по приказу, давить людей в бараках – не то же самое, что фашистов на поле боя…

      Пес, совсем уж по-человечески, мотнул головой, словно отгоняя навязчивые картины прошедшей ночи.

      Пробежал до лагерного лазарета.

      Там горел свет, и политический, хирург-испанец Фустер готовился к очередной операции. Но не больница была целью пса.

      Он направлялся к радиорубке.

      Потому, не обратил внимания, что позади бесшумно приотворилась дверь, и оттуда, вслед за ним, выскользнула какая-то женщина.

      …Юрий Альфредович судорожно морзировал.

      Три точки, три тире, три точки.

      Три точки, три тире, три точки.

      А степь вокруг молчала. Но не была глуха. Десятки людей принимали сигнал бедствия, для них он был и сигналом надежды.

      Значит, восставшие еще живы.

      Значит, третье лаготделение еще держится.

      Хотя помочь атакуемым войсками зекам никто, конечно, не мог.

      За дверью раздались знакомые щелчки, и в радиорубке прекратилась морзянка. Кнопмус вздохнул, с усмешливой грустью обвел взором в последний раз расхристанный кабинет, откинулся на стуле. Затем встал и впустил пса.

      Они стояли у двери и обменивались непонятными звуками, а за всем этим, вжавшись в деревянную стену спиной, наблюдала женщина, давно уже приметившая необычную собаку.

      Остров Удд, 1936 год

      Сбрасывая скорость на вязком грунте, покрытом травой и песком, АНТ—25 приближался к воде: островок-то, на который сели, как мазок кистью по холодной синеве – длинный и узкий.

      Но вот увязла в песке правая нога шасси, и колесо отлетело. Самолет повело, скорость резко упала.

      Встали.

      Откинув крышку люка, Чкалов спрыгнул на землю. Почесал в затылке, глядя на поломку. Сверху высунулся второй пилот. Он сорвал с головы шлем, вытерев им пот со лба и сказал:

      – Ну Валерьян… уффф… Ну ты даешь. Никто на свете бы не смог тут посадить машину.

      Тот досадливо махнул рукой.

      – Ай, к черту-дьяволу все. Полуось полетела. Встали намертво.

      Байдуков аккуратно вылез, заглянул под крыло.

      – А чего нам, собственно, переживать-то? Полосы нет, мы так и так не взлетели бы. Валер, мы чудо совершили на этом самолете, понимаешь? Чудо! Не было таких перелетов еще в истории.

      Чкалов огляделся и взъерошил темные вымокшие волосы на затылке.

      – «Понимаешь, понимаешь…» Это ты пойми, Георгий, хрен с ним с самолетом, хотя тоже жалко, «птичку»