Бетагемот. Питер Уоттс

пострадавшего получше: мышцы напрягаются под возросшим напором воды. Плоть Эриксона, виднеющаяся сквозь дыру в гидрокостюме, бела как рыбье брюхо. Как будто разрезали кровоточащий пластик. Глаза-линзы выглядят мертвее тела. Он бредит, вокодер пытается вычленить смысл из разрозненных слогов.

      Канал связи занимает воздушный голос.

      – Хорошо, мы ждем у четвертого.

      Глубина впереди светлеет: кляксы серо-голубого света всплывают из черноты, за ними рисуется какое-то расползшееся строение. «Кальмары» проплывают над трубопроводом, проложенным по базальту: обозначающие его сигнальные огни уходят вдаль по обе стороны, постепенно тускнея. Свет впереди усиливается, разрастается в ореолы, окружающие нагромождение геометрических силуэтов.

      Перед ними проявляется «Атлантида».

      У четвертого шлюза ждут двое рифтеров в сопровождении пары корпов, неуклюжих в своих пресс-кольчугах, какие напяливают сухопутники, когда решаются высунуть нос наружу. Нолан обрубает питание «кальмаров». Эриксон слабо бормочет в наступившей тишине. Караван замедляет ход и останавливается. Корпы приступают к делу и переправляют пострадавшего в открытый люк. Нолан пытается войти следом.

      Один из корпов перегораживает ей путь бронированной рукой.

      – Только Эриксон.

      – Ты что это? – жужжит Нолан.

      – Медотсек и так забит. Хотите, чтобы он выжил, – не мешайте нам работать.

      – Будто мы доверим жизнь вашему брату? Пошли вы!

      Большинство рифтеров давно уже утолили свою месть и почти равнодушны к старым обидам. Но только не Грейс Нолан. Прошло пять лет, а ненависть все сосет ее, как ненасытный злобный младенец.

      Корп мотает головой за щитком шлема.

      – Слушай, тебе придется…

      – Расслабься, – вмешивается Кларк. – Посмотрим через монитор.

      Нолан недовольно оглядывается на Лени. Та ее игнорирует.

      – Ну ладно, – жужжит она корпам. – Забирайте его.

      Шлюз поглощает раненого.

      Рифтеры переглядываются. Йегер встряхивает плечами, словно сбросил ярмо. Шлюз за их спинами булькает.

      – Никакой это не обвал, – жужжит Лабин.

      Кларк и сама знает. Видела она раны от оползней, от простого столкновения камня и плоти. Ссадины, раздробленные кости. Травмы как от тупого орудия.

      А эта – рваная.

      – Не знаю, – жужжит она. – Может, не стоит торопиться с выводами.

      Глаза Лабина – безжизненные заслонки. Лицо – плоская маска из гибкого кополимера. Но Кларк почему-то чувствует, что он улыбается.

      – Бойся своих желаний, – говорит он.

      Итерации Шивы

      Ничего не ощущая, она визжит. Не сознавая – свирепствует. Ее ненависть, ее гнев, сама месть, вершимая против всего в пределах досягаемости – механическое притворство, только и всего. Она кромсает и калечит, осознавая себя не более ленточной пилы, безразлично и самозабвенно терзающей плоть, дерево и углеродное волокно.

      Конечно,