Москитолэнд. Дэвид Арнольд

Пончомен шагает к раковине и сует руки под струю воды. А я не могу припомнить, чтобы слышала звук смыва.

      – О, по-моему, в дамской комнате куда спокойнее. Ты бы видела мужскую – прям не туалет, а гостиница. – Он вытирает ладони о пончо, затем поворачивается ко мне и наклоняет голову: – Я говорил от души, Мим. Твоя прическа чудесна. И в каком-то роде… неизбежна? Это правильное слово?

      «Беги, Мэри. Ну же!»

      Вернув способность двигаться, встаю, засовываю свои пожитки обратно в рюкзак и шагаю к двери:

      – Я ухожу.

      Пончомен преграждает дорогу:

      – Не так быстро.

      «Дыши, Мэри». Отбрасываю челку с глаз и пытаюсь запихнуть панику поглубже, глубже, глубже…

      – Я закричу, – предупреждаю.

      – А я расскажу о тебе.

      Я вздрагиваю:

      – Что?

      – Я подслушал вашу с Эдом беседу – ты бы не стала пить «Хилл Бразерс Оригинальный» даже под угрозой смерти. Значит, банка, которую я только что видел, – он указывает на мой рюкзак, – не твоя. Следовательно, и ее содержимое тоже.

      Его слова замораживают. Сначала сковывают льдом кишечник, потом корка расползается во все стороны, замерзают мои уши, локти, колени, пальцы ног – все конечности Мим, некогда теплой, а теперь сорокапятикилограммового ледяного чучела. До сего момента неудобную близость Пончомена сдерживали другие пассажиры и замки на дверях. Теперь остались только мы. Никаких девайсов, никаких буферов. Он выше, чем я запомнила, массивнее. Стоит передо мной, блокируя путь к безопасному стаду. Я ощущаю на себе его взгляд, как он скользит по волосам и вниз по телу, задерживаясь в неподобающих местах, и впервые за долгое время я чувствую себя беспомощной девчонкой.

      Пончомен шагает ближе:

      – А ты красивая, знаешь.

      Меня сотрясает дрожь, кости и вены наполняются тревогой – это первобытный инстинкт, Хищник против Добычи, передаваемый тысячами поколений женщин, которые, как и я, боялись неизбежного. Все мы видели кадры свидания гиены и газели, и оно всегда заканчивается одинаково.

      – Такая красивая, – шепчет Пончомен.

      Я закрываю здоровый глаз. В моих мыслях уборная растворяется в красноватой дымке, углы тускнеют, будто виньетка в старом артхаусном кино. Первым делом меняются ноги Пончомена – носки разномастной обуви рвутся, обнажая короткие острые когти. Брюки на коленях и бедрах трещат по швам, под дешевой тканью отчетливо видна каждая пульсирующая мышца. Пончо застывает, затвердевает, идет рябью и обращается крапчатой шерстью; тусклая и грязная, черно-оранжево-коричневая облезлая шкура отражает красный свет комнаты… И узрите: преображение Пончомена завершено! С единственным дополнением: клыки. Сначала один, а потом и второй прорастают из-под губы, будто молодые дубки в плодородной почве.

      – Ничего не случится, – хрипит он. – Ничего такого, чего сама не захочешь.

      И по его тону я понимаю – наверняка, – что не первая.

      – Уберись на хрен с дороги.

      Пончомен хватает меня за руку чуть повыше локтя:

      – Зачем ты так говоришь?

      «Кричи,