Русский частокол. Александр Тамоников

обходами?

      – Дабы высохнуть немного под солнцем-то.

      Старейшина хмыкнул:

      – Хм, вроде не врешь.

      Вавула воскликнул:

      – А чего мне врать-то? Не дитя уже, не отрок, считай мужик, осталось домой жену привести, да свой дом поднять. Уже двадцать один год.

      – Слыхал я, Вавула, ты на дочь старейшины рода Кобяка в Вабеже, Ведану, глаз положил?

      – А чего? Девка хорошая, статная, красивая, здоровая. И из семьи равной.

      – Откель у тебя мысли такие – равной? Али не ведаешь, что старейшину на вече избирают?

      – И все одно, главенствует в роду старейшина. Вот и Ведана – дочь старейшины.

      – А как же Голуба, дочь гончара Лихаря Рубана? Мы ж с ними о твоей свадьбе договорились. И он согласился, и Голуба.

      Вавула понимал, что пойти против воли отца открыто и ныне вызовет только гнев у родителя да упорство, которое уже не сломить, посему схитрил:

      – Ну вы ж пока тока договорились. До сватовства дело-то не дошло?

      – Умыкнешь ее завтра, и сделано, почитай, дело. Остальное пойдет само собой.

      – Ладно, треба умыкнуть невесту, умыкну. А где землю мне община выделит под дом?

      – Община и решит, земли свободной на селе много.

      – Добре, отец, пойду переоденусь, а то хворь подхвачу и вместо праздника на лаве огненным валяться буду.

      – Ступай и – гляди у меня!

      – Отец, это ты сыну, которому двадцать один год?

      – Для меня ты до смерти дитем будешь.

      Вавула зашел в дом, переоделся. Внутри дом состоял из теплого помещения – комнаты с одним-единственным окном, больше для проветривания, потому как топился зимой по-черному. Подстава, что могла служить столом и малой лавкой, лавы рядом, вдоль стены низкие лавы, лежанка, на стенах шкура медведя, других зверей, убитых на охоте. Вторая медвежья шкура на дощатом полу. Такие стали недавно делать. В простом жилище – полуземлянке пол был земляной. У входа отдельная каморка, рядом печь-очаг глиняная. К дому-срубу пристроили две пристройки – клети, там кладовые, комнатенки. Крыша утепленная, покрыта соломенными вязанками.

      Мать выставила на стол уху, кашу, кувшин с квасом, половину каравая.

      Потрапезничав, Вавула завалился на свою лежанку, что ближе к печи, потянулся:

      – Хорошо!

      Мать собрала утварь, смахнула со стола крошки и вышла. Ей еще надо было воды из родника натаскать. Все хозяйство в общине по традиции вели женщины. Мужики – добытчики, они работали на земле, охотились, рыбачили. Кто-то занимался ремеслом, больше бортничеством, резьбой по дереву, кладкой печей, отец Голубы – тот гончарил. У всех было дело. Без него не проживешь.

      Вавула задремал. От дремы оторвал его отец:

      – Не захворал?

      – Не-е.

      – Тогда не рано ли завалился спать?

      – А чего делать-то?

      – Не ведаешь? Жених тоже. А верши проверить? С бреднем по реке пройти?

      – Так не голодный же год.

      – То только Велесу вестимо. Подымайся и выходи на берег, да переоденься.

      – Ладно, иду!

      Вскоре сын с отцом