Солнечный круг. Марина и Сергей Дяченко

это знаменитый магазин. У них есть все – мастера, мастерские, лаборатории, у них лучшие записи, настоящие…

      Он вдруг напомнил Ирис старшего племянника. Сходство было мгновенным, но таким сильным, что Ирис захотелось приобнять мальчишку и растрепать на макушке волосы. И тут же она вспомнила, что тот мальчик в беде, а этот на пороге огромной власти.

      Император отвлекся от мечтаний, заговорил снова, быстро, азартно:

      – А у нас в Каменном Лесу есть один… человек, он умеет растить поющие кристаллы. Чокнутый парень, даже не понимает, как у него убого все получается, и продает свои записи таким же простакам… У меня есть… где же? А, вот, есть его ракушка, самоделка. Ерунда, конечно, но для коллекции надо. Хотите послушать?

      Она приложила к уху гладкую коричневатую раковину. Шум моря, удар камертона…

      Народная мелодия, «Колыбельная в час Кота». Ксилофон и колокольчики. Запись не идеальна. Исполнение любительское, но искреннее и очень необычное. Ирис не удержалась и дослушала до конца, а император не перебивал ее – терпеливо ждал.

      – Здорово, – сказала Ирис. – Можно… мне взять это с собой, чтобы прослушать еще раз, позже?

      – Конечно, берите! А вот еще записи, а вот еще… Берите, сколько хотите! А то, кроме меня, это никто не слушает, Эрно плевать на музыку…

      Он замолчал, и в его глазах что-то мгновенно изменилось.

      – Мой отец играл на арфе. Честно говоря… это он начал собирать коллекцию, когда был чуть старше, чем я теперь. Еще он играл на лютне, на ксилофоне…

      Стало тихо.

      – Соболезную, – сказала Ирис. – Я знаю, что он погиб во время бунта.

      Император задумчиво кивнул:

      – Да, и мама тоже. Она прекрасно пела. Если бы кто-то догадался… смог… поместить ее голос в раковину, мы могли бы и сейчас ее слушать.

      Он снова замолчал. Не зная, что сказать, Ирис взяла свирель, и в комнате зазвучала тема зимы – тема тепла и сочувствия.

* * *

      Раковина орала хриплым человеческим голосом, вопль не прекращался, пока Тереза не отняла ракушку от уха:

      – Почему я должна это слушать?

      – Зря ты прервалась, – сказал он сухо. – Придется начинать сначала и тратить время.

      С каменным лицом она снова приложила ракушку к уху. Шум моря, звук серебряного камертона… пауза… вопль.

      Она мельком посмотрела на Эрно, тот следил за ее реакцией. Иногда, когда он смотрел на нее, вот как сейчас, сквозь его бесстрастное хищное лицо проступало другое, лицо мальчишки, с которым она целовалась под грохот водопада – страшно давно. Вечность назад. И очень некстати, лишнее воспоминание.

      Вопль закончился. Раковина захрипела и заговорила, быстро и едва разборчиво:

      – Я промахнулся, но другие тебя убьют. Ты сдохнешь за то, что сделал с моей провинцией… Они ведь уже сдались! Они сдались, а ты что с ними сделал?! Теперь их дети растут немые, они онемели от ужаса! Тебе конец. Это заговор, большой, это паутина, в которой ты муха. Но если возьмешь кого-то живым,