Опознай живого. Сергей Абрамов

сказать ему, Сахарову-Гетцке, о том, что капитан запомнил и узнал его. Интересно, подумал я, сумеет ли он не вздрогнуть, не смутиться, сохранить свое каменное спокойствие и, должно быть, многократно отрепетированную, равнодушную усмешечку? Случай тотчас же представился. У лифта мы лицом к лицу столкнулись с Сахаровыми, подымавшимися с палубы салонов из кинозала. Я мгновенно сыграл слегка захмелевшего человека, шумно обрадовался и обнял обоих вместе, как старый друг. Сахаров осторожно отстранился, а Тамара спросила:

      – Роскошный был ужин?

      – Мировой. А какой ром! Жидкое золото!

      – Красиво изъясняетесь, – поморщился Сахаров. – Предпочитаю всяким ромам хороший армянский коньяк.

      – Коньяк тоже был, – продолжал я, умышленно не замечая его насмешливой снисходительности, – а капитан вас знает, между прочим.

      Сахаров не вздрогнул, даже не моргнул, только чуть-чуть насторожился.

      – Странно, – сказал он, – я даже его в лицо не знаю. Никогда не встречались.

      – Встречались. Вместе обедали зимой в ленинградской «Астории».

      – Я не обедал зимой в ленинградской «Астории», – отрезал Сахаров. – Капитан ошибся. Мало ли бородатых людей на свете. Со мной часто кланяются незнакомые люди. Я отвечаю из вежливости.

      Тема ленинградского обеда была исчерпана, развивать ее не имело смысла, и мы разошлись по каютам. Но я все-таки попал в цель: Сахаров уклонился от объяснений, предпочел умолчать о пустяковом, но, видимо, существенном для него событии.

      – Не спишь? – спрашивает Галка, подымая с подушки голову.

      – Не сплю.

      – В Сухуми не выйдешь. Дрянь погода.

      – Дрянь.

      – Ты что так односложен? Все о вчерашнем думаешь?

      – Думаю.

      – И зря. Ерунда все это.

      – То, что он скрыл свои контакты с немцами?

      – А что подтверждает эти контакты? Свидетельство капитана? Но он действительно мог ошибиться: бородатых людей на свете вполне достаточно для такой ошибки. И вообще ты только на меня не сердись, Сашка, но дело, как говорится, швах.

      – Чье дело?

      – Твое. Наше с тобой. Никаких фактических доказательств того, что он Гетцке, а не Сахаров, у тебя нет. На психологических штришках обвинения не выстроишь. Тем более когда у него такой непробиваемый щит.

      – Мать?

      – Да. Я не верю в ее признания, Гриднев. Она не сознается.

      – Мы постараемся доказать ей опасность такой позиции.

      – На все твои доказательства она будет твердить одно: я мать. Кто лучше матери знает своего сына? Это мой сын – и все. Попробуй опровергни.

      – А если доказательства будут неопровержимы?

      – А у тебя есть эти доказательства?

      – Пока нет.

      – Вот я и говорю, что швах дело.

      – Я не столь пессимистичен. К тому же у нас в запасе еще три дня. Кое-что выяснится сегодня в Сухуми.

      – Пойдешь в город?

      – Конечно.

      – В такой ливень?

      – Подумаешь, ливень. У меня плащ есть.

      – Как