Опознай живого. Сергей Абрамов

открытого окна и слушал тишину, как сладчайшую музыку. Что значили в сравнении с ней Бетховен или Моцарт! Она пела о риске, о свободе, об удаче гасконца Бален-де-Балю.

      Я потянулся к трубе и, обхватив ее коленками, повис. Она выдержала.

      Медленно, метр за метром я опустился на каменные плиты двора.

      Никого.

      Канатная встретила такой же чернильной тьмой. Ни одного освещенного окна, ни одного фонаря, ни одной звезды в небе.

      И ни одного патрульного.

      Четыре дома, шесть подъездов я прошел, прижимаясь к стене. У груды битых кирпичей на мостовой по-пластунски переполз на угол бывшей улицы Бебеля – румынское название ее я забыл. Подъезд был открыт, обе двери его кто-то давно снял на растопку. Беззвучно, как кошка на охоте, я добрался до чердака. Он был заколочен, но я знал, что гвозди фальшивые – одни ржавые шляпки, и рванул дверь на себя. Она открылась со зловещим уханьем… Я так и замер в ожидании тревоги. Но тревоги не было; дырку чердака, засыпанную соломой, нашел без труда и нырнул в знакомый чуланчик, громыхнув некстати подставленным стулом.

      В дверь чуланчика тотчас же просунулась Галка в белой ночной рубашке – я только эту рубашку и видел, но Галка почему-то сразу разглядела меня.

      – Ты?

      – Я.

      – Что-нибудь случилось?

      – Да.

      – Погоди минутку, я оденусь.

      Я постоял в двери, потом шагнул в комнату, освещенную огарком свечи.

      Галка была уже в халатике и поправляла сбившиеся на лоб волосы.

      – Провал, – сказал я и сел к столу.

      Галка закрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть.

      – Седой?

      – Пока только я.

      И я рассказал Галке о разговоре в гестапо.

      – Надо тебе бежать. И немедленно.

      – Куда и как?

      – У тебя же есть ночной типографский пропуск.

      – Пропуск отобрали в гестапо.

      – Попробуй тем же путем вернуться домой. Я предупрежу товарищей.

      – О том, что я прокаженный? Не поможет. Пауль заберет всех моих школьных друзей. Для профилактики. Первой будешь ты.

      – Я скроюсь. Других предупредим. Важно дождаться возвращения Седого. Что-нибудь придумает.

      – У нас нет времени.

      – Что же ты предлагаешь?

      – Уничтожить Павла. Пострадаю только я.

      – Чему поможет это самопожертвование?

      – Подполью.

      Галка задумалась. В свете огарка ее лицо казалось серым, как асфальт.

      – Есть выход. Я разбужу Тимчука. Ты знаешь, ему нужно постучать в стенку с лестницы. Спит чутко.

      Через десять минут явился Тимчук, заспанный, но одетый и с автоматом через плечо.

      – У нас добрых три годыны, – сказал, выслушав. – Выведу вас как арестованных без ночных пропусков, вроде бы в комендатуру, а на самом деле к Кривобалковским катакомбам. Вход знаю.

      – А патруль?

      – Прошмыгнем. Если не поверят, кончим. Больше двух человек не ходят. Ты одного, я другого. – Он протянул мне новенький «вальтер». – Стреляй в упор,