Избушка на краю омута. Полина Луговцова

и вот-вот перевернется. Вдруг пронзительный женский визг заставил его вновь поднять свинцовые веки. Над ним в круге света маячило лицо Даши. Она что-то кричала ему, и где-то вдалеке ей вторил голос Люды. Что им надо? Чего привязались? Он больше не может ни говорить, ни шевелиться. Павел пытался послать их к черту, но вместо этого из его рта вырвалось лишь мычание.

      – Убили! Убили! – наконец, до него дошло, о чем они орут. А затем он услышал сквозь пелену голос Коляна: «Идите нахрен», и провалился в забытье.

      Даша поняла, что мужики в глубокой отключке, и от них ничего не добьешься. Но что же произошло? Неужели это они убили старика? За что? Она с ужасом рассматривала тело на полу. Лицо его опухло так, что старик стал похож на китайца. Под узкими черточками глаз налились багровые кровоподтеки. Струйка крови, успевшая подсохнуть и потемнеть, тянулась от свернутого набок носа к подбородку, укрытому редкой бороденкой, превратившейся в мокрый, пропитанный кровью, комок.

      Продолжавшая орать Люда мешала думать, и она резко дернула ее за руку:

      – А ну, хватит! Твои вопли нам не помогут!

      Та замолчала и начала всхлипывать. Ее трясло. Даша подняла стоявшую на полу начатую бутыль с самогоном, удивившись, как та уцелела и даже не опрокинулась, и сунула горлышко под нос подруге:

      – Выпей.

      – Фу, вонь какая. Что это?

      – Спиртное, судя по запаху, – Даша отхлебнула сама, зажала рот рукой, чтоб не выплюнуть все обратно, и снова протянула бутыль Людке. Та взяла и тоже сделала глоток.

      – Ого, – выдохнула тут же с перекошенным лицом. – Там что, сто градусов?

      – Зато сейчас полегчает.

      Даша шагнула к столу и бессильно опустилась на стоящий рядом табурет. Второго не было, и Людка села на перевернутое ведро, придвинув его поближе к Даше. Они молча выпили около половины бутылки, глотая по очереди, прежде чем смогли разговаривать.

      – Что делать теперь? – начала первой Людка, немного успокоившись и осмелев от самогона. – В тюрьму вместе с ними пойдем? – она мотнула головой в сторону храпящих на полу мужиков.

      – Никто не пойдет в тюрьму, – произнесла Даша медленно. – Никто ничего не видел и не слышал. Вокруг нет никого. Ни соседей, ни прохожих. Никто об этом не узнает.

      – Да? Думаешь, никто? – спросила та с надеждой.

      – Если сами не проболтаемся, все будет нормально, – Даша решительно кивнула. – Старика искать нескоро начнут. Может, вообще не начнут.

      – Что же мы, просто уйдем? А его куда? – Люда с опаской взглянула на труп старика.

      – Спрятать надо. Вот мужики очухаются, за избушкой его закопают.

      – Слушай, может, лучше все так оставить? Подумай сама, кто-то когда-то все равно к нему наведается. Найдет труп, подумает, что сам помер. Упал от сердечного приступа, например, и убился. К тому времени он сгниет уже.

      – А вдруг рано найдут? А он весь избитый? Нет уж, так нельзя оставлять, – возразила Даша, отхлебывая самогон. В бутылке оставалось не больше четверти.

      – Зато, если найдут его, закопанного в землю, тогда вопросы возникнут – а кто его хоронил, если он один живет, и вокруг ни души? И почему нет