Все сказки старого Вильнюса. Продолжение. Макс Фрай

горожане знают цену воцарившемуся покою, поспешно убирают с балконов белье, уводят домой детей, накрывают свои палисадники пластиком и картоном, что есть под рукой, надо очень спешить, потому что вот-вот где-то на юге, далеко, за аэропортом, снова грохнет, и пока мы станем прислушиваться – что это было? – новая молния перечеркнет ясное небо наискосок, всю страницу сразу, не церемонясь, и на розово-серый гранит, которым вымощена Кафедральная площадь, упадет первая градина размером с пулю, пущенную в висок.

      Гроза, приходящая с севера, последовательна в своих действиях. Грозу, приходящую с севера, метеорологи безошибочно предсказывают заранее, чуть ли не за неделю до первой ослепительно-белой молнии, которая аккуратно раскалывает небесную твердь ровно на четверть секунды и внимательно следит, чтобы края снова сошлись. Гроза, приходящая с севера, знает себе цену, осознает свою силу, у грозы, приходящей с севера, всегда есть задача, очень важная, почти невыполнимая: осуществиться, не разрушив этот прекрасный хрупкий мир, и она отлично справляется, мир до сих пор стоит, и в этом легко убедиться, достаточно выйти из дома прямо сейчас, пока грохочет и полыхает гроза, пришедшая с севера, поливая дремлющий город аккуратно процеженным сквозь пальцы дождем, от которого можно укрыться плащом, темным, как грозовое небо, а можно не укрываться, промокнув насквозь, дойти до Кафедральной площади, встать там, прижавшись спиной к круглой угловой башне древнего Нижнего замка, которой давно уже нет, на ее месте стоит колокольня, выросшая как молодой побег из старого пня, но, прислонившись спиной, кто скажет наверняка, на что опирается, глядя, как в небе смеется, ликуя, совсем молодое лицо грозы, пришедшей к нам с севера, грозы, которой только что снова все удалось.

      Гроза, приходящая с востока, предпочитает происходить по ночам, тревожить спящих грохотом грома, полыханием молний и шумом обрушившегося на ветхие крыши дождя, но действует осторожно, не в полную силу, так, чтобы жертвы не просыпались, а только стонали во сне, а потом, поутру, не могли вспомнить, что их испугало, пили горький горячий кофе, прикладывая ко лбам пальцы, холодные от пережитого ужаса, долго стояли в душе, безуспешно пытаясь смыть с себя нервную дрожь, выходили на уже просохшие улицы, пахнущие липовым цветом, яблоками и шоколадом из соседней кондитерской, залитые солнечным светом, как ликованием, и, вдохнув запах далеких, но легких дорог, забывали не только о давешнем страхе, но о самой способности его испытывать – навсегда, или до следующей летней грозы, которая снова придет с востока ночью, на цыпочках, подкрадываясь ко всякому изголовью неслышной походкой убийцы, чтобы в последний момент сунуть под подушку подарок и уйти, не оставив записки, сами думайте, сами гадайте, за что вам такое счастье, откуда и от кого, по какому такому случаю, пока гроза, пришедшая в город с востока, с ближней границы, будет хохотать, грохотать, умирать от любви к кому-нибудь несуществующему, проливаясь сладким теплым дождем на гранит Кафедральной площади, серый, как сумерки, розовый, как