Во дни усобиц. Олег Яковлев

так. Подойди ко мне. Ну, ближе, ближе, не бойся ты. – Женщина усмехнулась. – Сядь рядом, на ложе. Вот так. Ты смел, могуч, вон какие у тебя сильные руки, мускулы так и играют.

      – Я тебе, госпожа Евдокия, не конь! Говори, что делать мне надо будет: землю пахать заставишь, в доме прислуживать понудишь?

      – Фи! – сморщилась гречанка. – Землю пахать! Как грубо! Нет, сладкий мой, не землю. Ну сядь, сядь. Мне нужно твоё копьё, юноша.

      – Копьё? Стражником поставишь?

      Евдокия громко расхохоталась.

      – Не про такое копьё говорю. До чего ты простодушен!

      Её изящная рука проскользнула под белый хитон Тальца, острые ногти нежно пощекотали ему спину, гречанка придвинулась к нему, он ощутил исходящий от неё аромат духов.

      – У тебя рубцы на спине. Тебя били?

      – Били.

      – Ты мужественно переносил боль. Бедный, ты так страдал! – Ногти гречанки по-прежнему щекотали его, её рука огладила ему живот, соскользнула ниже, Талец с возмущением вырвался и вскочил с ложа.

      – Вот о каком копье шла речь, – сказала Евдокия, лукаво улыбаясь. – Понял? Ну иди ко мне, ты сильный, но дикий, как норовистый конь.

      Она залилась тоненьким серебристым смехом.

      – Блудница ты поганая! – гневно воскликнул Талец.

      Он презрительно плюнул в сторону гречанки.

      – Что?! Как ты смеешь! – взвизгнула в ярости матрона.

      Шурша парчой, она поднялась с ложа, алые уста её скривились от злости, в зелёных глазах вспыхнул огонь.

      – Раб, жалкий раб! Я что хочу сделаю с тобой! Пошлю на каменоломни, брошу в темницу, велю отрубить голову! Вот как благодаришь ты за ласку! Я вытащила тебя с рынка невольников! Вырвала из когтей злого купца, а ты! Так ты отвечаешь на оказанную услугу, на добро?! Ничего, посидишь на хлебе и воде, по-другому заговоришь! – Евдокия нервно рассмеялась и позвонила в серебряный колокольчик.

      На её зов явились два темнокожих полуголых раба и уже знакомый Тальцу евнух.

      – Василий! В темницу его! Приковать к стене! – грозно повелела гречанка. – Если не покоришься мне, – добавила она, обращаясь к Тальцу, – сделаю тебя евнухом! Таким вот, как он.

      Она с раздражением махнула рукой.

      Талец не сопротивлялся, это было бессмысленно и глупо. Молча спустился он, подталкиваемый рабами, по сырой каменной лестнице в тёмный подпол, его ввели в мрачное, пропитанное зловонием помещение. Евнух надел на шею молодца стальное кольцо и примкнул его к короткой, вмурованной в стену цепи.

      – Глупый ты человек, русс, – говорил, глумливо ухмыляясь, евнух. – Госпожа была так добра к тебе.

      – Доброта её хуже неволи, хуже плети половецкой! – процедил сквозь зубы Талец.

      – Тогда сиди на цепи! Сиди, если тут тебе лучше! – Евнух злобно осклабился. – Дурак! Как цепной пёс будешь теперь!

      Он пнул пленника ногой в сафьяновой туфле с загнутым кверху носком.

      Со скрипом закрылась над головой Тальца железная решётка, щёлкнул замок. Узкая камора погрузилась в темноту. Сверху через забранное