Во дни усобиц. Олег Яковлев

на рытый иноземный бархат. Княгиня, положив руки на колени, села на лавку напротив.

      – В глаза гляди! – резко прикрикнула она.

      Их взоры встретились. О Боже! Как два кинжала, пронзают сердце Авраамки эти лучистые серо-голубоватые очи с долгими бархатными ресницами. Они прозрачны, как северные озёра в лесной русской глуши, в них – вся прелесть жизни, вся земная краса, величавость и строгость, смешинка и укор, гнев и пламень!

      – Я знал, что Глеба хотят убить… – начал хриплым голосом грек.

      – Знал – и не упредил меня! Ничего не сказал! – воскликнула Роксана. – И ещё о любви тут лопочешь?! Да как ты смеешь!

      Глаза её полыхнули огнём.

      И тут уже не сдержался Авраамка. Он вскочил со скамьи и заходил по горнице, размахивая руками; в голосе его слышалось едва скрываемое возмущение.

      – Да, не упредил! И сейчас так же бы поступил! Ибо что Глеб был за князь?! Что сделал он доброго – для Новгорода, для Руси?! Ничем не славен был, кроме жестокости звериной! Отец мой, списатель церковный, стар и полуслеп был, переписывал Евангелие, сделал две ошибки, так он его пороть велел, на дворе, прилюдно! Отец позора не вынес, испустил дух! И что, я после этого князя Глеба возлюбить, возблагодарить должен был?! Прямо скажу, Роксана, лада милая: недостоин тебя этот князь, был он гневлив и чванлив, и крут не в меру! И не отца он моего опозорил там, на дворе красном, – себя!

      Поднявшаяся с лавки Роксана испуганно отшатнулась.

      – Не ведала я того, – прошептала она, бледнея, чуть шевельнув сухими устами.

      – Нет в том твоей вины, – немного утишив клокотавший в душе гнев, Авраамка сел обратно на скамью и, смягчившись, продолжил: – В Новгороде все были против князя Глеба – и бояре, и купцы, и ремественный люд. Потом пришла весть: едет к нам князь Святополк, а с ним вместе Всеволодов боярин, Яровит. Ну, меня и уговорили ворота крепостные тайком им отпереть. Славята, боярин, всё говорил: «Спасёшь княгиню Роксану от Глеба». Не знали тогда ещё, что князь Глеб в чудь бежал. А после… Сговорились убить князя.

      – Кто велел убить?! – К Роксане вернулась прежняя твёрдость, она горделиво вскинула голову в повойнике.

      – Славята и Яровит. Князь Святополк тоже ведал. Не хотел он поначалу смерти Глеба, Яровит его уговорил. А Яровиту, думаю, князь Всеволод повелел. Сам бы он на такое не осмелился.

      – Почто тако мыслишь?! – Роксана гневно сдвинула соболиные брови.

      – Убил князя Глеба Всеволодов гридень, Бьерн, нурман. В селе одном дальнем, на болоте, за Корелой.

      – Тако и я мыслила. Всеволод! Одни несчастья принёс он дому нашему, – задумчиво, обращаясь словно бы сама к себе, сказала Роксана.

      – Бьерна потом Славята зарубил…

      – Хватит! Довольно! – поморщилась княгиня. – Противно слушать тя!

      – Всё как на духу, одну правду тебе поведал. – Авраамка размашисто положил крест. – Потом за тобой следом в степи я ускакал, с тобой вместе до Тмутаракани добрался. Услыхал, ты на Русь вернулась. Ну а я к Роману вот пристал.

      – Есть кара Божья! Постигнет она тебя, Ярославич! –