Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского. Владислав Бахревский

радость, мир блаженный,

      Подвигнулся Ливан священный,

      Главу подъемлет к небесам;

      В восторге кедры встрепетали:

      «Ты умер наконец, – вещали, —

      Теперь чего страшиться нам?»

      Все это было о Павле, умершем скоропостижно, а по страшным, по тайным шептаниям – удушенном в новом замке своем. Говорят, Зимний дворец, ненавидя в нем обилие света и саму память о матери, почивший властелин собирался превратить в солдатскую казарму.

      Мерзляков читал пламенную оду покашливая, покряхтывая, со странным недоумением в глазах, будто читал чужое, нежданное:

      Ты не взял ничего с собою,

      Как тень, исчезло пред тобою

      Волшебство льстивых, светлых дней.

      Ты в жизнь копил себе мученье,

      Твой дом есть ночь, твой одр – гниенье,

      Покров – кипящий рой червей!

      Когда же Мерзляков прочитал:

      Не се ли ужас наших дней?

      Не се ли варварской десницей

      Соделан целый мир темницей,

      Жилищем глада, бед, скорбей? —

      Андрей снова вскочил, отобрал тетрадь и сам дочитал оду. Строки: «Своей земли опустошитель, народа своего гонитель» – Андрей скандировал трижды и трижды завершающие строки:

      И – кто удержит гром разжженный,

      Кто с богом брани в брань пойдет?

      Коронация

      Москва – праздник русской земли. Со времен Петра сей праздник лебедой забвения порос, одичал, стал домашним, для своих. От матушки Москвы старыми сундуками шибало в припудренные носы петровских и прочих выскочек. Всей этой французистой немчуре не токмо московские хоромы, но даже Кремль казался медвежьей берлогою. А какое оскорбление чувствам? На московских улицах мужики водились: скрип лаптей, вонь тулупов.

      Москва вдовствовала, да не больно горевала. Бог миловал от вахтпарада, от иноземного шарканья и монплезира – жила как можется.

      И, однако ж, без благословения Москвы – русский царь не царь.

      Весь Петербург прикатил, смиря гордыню, в стольный град православного народа.

      Коронация – венчанье и величание перемен по обычаю московскому. Пир – горой, без французского жеманства, без немецкого братанья. Русские праздники – на столах. Коли у столов ножки от обилия брашен не подламываются, а пирующий, упаси Господи, на ногах устоял – хозяину стыдоба.

      Император Александр прибыл в Москву 5 сентября 1801 года. У заставы, у Петровского подъездного дворца хозяина России встречали многие тысячи верноподданных.

      Когда Александр и Елизавета Алексеевна вышли из кареты – чудовищная толпа онемела: Бог послал народу русскому истинных ангелов, уж до того была красивая пара.

      – Ни в сказке сказать, ни пером описать! – перешептывались москвичи.

      На другой день император один, без свиты, без охраны проехал по Тверской верхом. Царя узнали, и в считанные минуты народ запрудил улицы, переулки, закоулки. Всадника стиснули, но дороги не преградили.

      – Солнышко наше красное! – кричали женщины.

      – Родимый! – кланялось простонародье. – Батюшка!

      Батюшке