.

птицы, человеколикие крылатые грифоны. От сей древности, от загадочного, едва проступающего мира сердце щемит сладостной надеждой. Все тут влюблены, и все в отчаяньи, все счастливы, а в груди у каждого слезы. Может быть, всё еще детские.

      Андрей – рыцарь Екатерины Михайловны. Екатерина Михайловна боготворит гений Андрея. Анна Михайловна, забываясь, смотрит на Александра и вдруг – платок к глазам и – с глаз долой. Тургеневы – не пара для старого московского барства.

      Соковнины – через боярина Бориса Ивановича Морозова, женатого на сестре царицы Марии Ильиничны, в свойстве с Романовыми. Свойство сие оскорблено неистовым супротивничаньем царю Алексею Михайловичу мученицы Федосьи Морозовой – вдовы Глеба Ивановича. Однако ж опала родовитости не умаляет. И увы, ни талант, ни ум, ни великая ученость – мостов над пропастью худородства возвести не в силах. Разве что маршальские чины, но Тургеневы стремятся не в службу, в университеты.

      Жуковский приехал с Митей Блудовым, припоздал, Андрей уже начал чтение «Элегии», и Василий Андреевич Марии Николаевны Свечиной не увидел. Она сидела за клавесином. Василий Андреевич даже поклонился ей, но не разглядел, кто это. Андрей читал:

      Что счастье? Быстрый луч сквозь мрачных туч осенних:

      Блеснет – и только лишь несчастный в восхищеньи

      К нему объятия и взоры устремит,

      Уже сокрылось все, чем бедный веселился;

      Отрадный луч исчез, и мрак над ним сгустился,

      И он, обманутый, растерзанный стоит

      И небо горестной слезою укоряет!

      Так! счастья в мире нет; и кто живет – страдает!

      Василий Андреевич встрепенулся, поднял глаза. Мария Николаевна кивнула ему: это про нас.

      Он больше ничего не слышал: сердце подкатило под самое горло. Опомнился, когда Андрей читал предпоследнюю строфу:

      Он кроток сердцем был, чувствителен душою —

      Чувствительным Творец награду положил.

      Дарил несчастных он – чем только мог – слезою;

      В награду от Творца он друга получил.

      Все посмотрели на Жуковского.

      Чтение было кончено.

      – Как грустно! Господи, как грустно! – едва слышно сказала со своего места Мария Николаевна.

      Екатерина Михайловна положила ладони на голову Андрея, поцеловала.

      – Господа! Мы, слава богу, молоды! Наше отчаянье – это молодость. Нам даровано высшее, что есть у Творца. Наша любовь – святая.

      – Позвольте и нам с Жуковским молвить слово о любви! – поклонился девам непроницаемо серьезный Митя Блудов.

      – О ты, которая пришила

      Меня к себе красы иглой

      И страсть любовну закрепила,

      Как самый лучший шов двойной.

      Се объяснение портного в любви посвящается надменному тевтону, батюшка коего хлеб добывал иглою, что не стыдно, стыдно открещиванье от родства.

      – Да кто же это? – не поняла Екатерина Михайловна.

      – К сожалению, птица не знаменитая, один наш знакомый, из немцев, надутый спесивец.

      – Господа! Да что же мы! О чем говорим? – Голос Вареньки дрожал. – Мы слушали дивного поэта! Тургенев!