.

они остановились, его никак не удавалось вытащить из экипажа.

      – Мы еще не приехали! – кричал он. – Помогите! Меня похищают! Желаю ехать дальше!

      Его пришлось в буквальном смысле слова выковырнуть из дрожек, как вареную улитку из раковины. Одно мгновение казалось, что его вот-вот разорвут пополам, потому что он уцепился ногами за сиденье.

      При этом фельдкурат громко хохотал, очень довольный, что надул Швейка и извозчика.

      – Вы меня разорвете, господа!

      Еле-еле его втащили по лестнице в квартиру и, как мешок, свалили на диван. Фельдкурат заявил, что за автомобиль, которого он не заказывал, он платить не намерен. Понадобилось более четверти часа, чтобы втолковать ему, что он ехал в крытом экипаже. Но и тогда он не согласился платить, возражая, что ездит только в карете.

      – Вы меня хотите надуть, – заявил фельдкурат, многозначительно подмигивая Швейку и извозчику, – мы шли пешком.

      И вдруг под наплывом щедрости он кинул извозчику кошелек:

      – Возьми все! Ich kann bezahlen![38] Для меня лишний крейцер ничего не значит!

      Правильнее было бы сказать, что для него ничего не значат тридцать шесть крейцеров, так как в кошельке больше и не было. К счастью, извозчик подверг фельдкурата тщательному обыску, ведя при этом разговор об оплеухах.

      – Ну, ударь! – посоветовал фельдкурат. – Думаешь, не выдержу? Пяток оплеух выдержу.

      В жилете у фельдкурата извозчик нашел пятерку и ушел, проклиная свою судьбу и фельдкурата, из-за которого он даром потратил столько времени и к тому же лишился заработка.

      Фельдкурат медленно засыпал, не переставая строить различные планы. Чего только не приходило ему в голову: сыграть на рояле, пойти на урок танцев и, наконец, поджарить себе рыбки.

      Потом он обещал выдать за Швейка свою сестру, которой у него не было. Наконец он пожелал, чтобы его отнесли на кровать, и уснул, заявив, что ему хотелось бы, чтобы в нем признали человека – существо, равноценное свинье.

III

      Войдя утром в комнату фельдкурата, Швейк застал его лежащим на диване и напряженно размышляющим о том, как могло случиться, что его кто-то облил, да так, что он приклеился брюками к кожаному дивану.

      – Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, – сказал Швейк, – вы ночью…

      В немногих словах он разъяснил фельдкурату, как жестоко тот ошибается, думая, что его облили.

      Проснувшись с чрезвычайно тяжелой головой, фельдкурат пребывал в угнетенном состоянии духа.

      – Не могу вспомнить, – сказал он, – каким образом я попал с кровати на диван?

      – А вы и не были на кровати. Как только мы приехали, вас уложили на диван – до постели дотащить не могли.

      – А что я натворил? Не натворил ли я чего? Я же не был пьян!

      – До положения риз, – отвечал Швейк, – вдребезги, господин фельдкурат, до зеленого змия. Я думаю, вам станет легче, если вы переоденетесь и умоетесь…

      – У меня такое ощущение, будто меня избили, – жаловался фельдкурат, – и потом жажда.

38

Я в состоянии заплатить! (нем.)