Дневник посла. Морис Жорж Палеолог

которую займут Италия и Турция, и т. д. – всё о вопросах, которые, мне кажется, он изучил до тонкости.

      Уже целый час длится аудиенция. Вдруг император смолкает. Он как будто в затруднении и смотрит на меня серьезным взглядом в несколько неловкой позе, делая руками нерешительное движение. Потом внезапно заключает меня в объятия, говоря:

      – Господин посол, позвольте мне в вашем лице обнять мою дорогую и славную Францию.

      Из скромного коттеджа Александрия я отправляюсь в роскошный дворец Знаменка, который находится совсем близко и в котором живет великий князь Николай Николаевич.

      Главнокомандующий принимает меня в просторном кабинете, где все столы покрыты разложенными картами. Он идет мне навстречу быстрыми и решительными шагами и, как три дня тому назад в Зимнем дворце, обнимает, почти раздавив мне плечи.

      – Господь и Жанна д’Арк с нами! – восклицает он. – Мы победим. Разве не Провидению угодно было, чтобы война разгорелась по такому благородному поводу? И чтобы наши народы отозвались на приказ о мобилизации с таким энтузиазмом? Чтобы обстоятельства так нам благоприятствовали?

      Я, как могу лучше, приспособляюсь к этому военному и мистическому красноречию, наивная форма которого не мешает мне чувствовать его бодрость; тем не менее я остерегся бы призывать Жанну д’Арк, потому что теперь дело идет не о том, чтобы изгнать англичан из Франции, но привлечь их туда – и как можно скорее.

      Без предисловий я приступаю к вопросу самому важному из всех:

      – Через сколько дней, ваше высочество, вы перейдете в наступление?

      – Я прикажу наступать, как только эта операция станет выполнимой, и я буду атаковать основательно. Может быть, я даже не буду ждать, когда завершится сосредоточение войск. Как только я почувствую себя достаточно сильным, тут же начну нападение. Это случится, вероятно, 14 августа.

      Затем он объясняет мне свой общий план движений: 1) группа, действующая на прусском фронте; 2) группа, действующая на галицийском фронте; 3) масса в Польше, назначенная броситься на Берлин, как только войскам на юге удастся «зацепить» и «зафиксировать» неприятеля.

      В то время как он, водя пальцем по карте, излагает мне свои планы, вся его фигура выражает суровую энергию. Его решительные и произносимые с ударением слова, блеск глаз, нервные движения, его строгий, сжатый рот, его гигантский рост олицетворяют величавую и увлекательную смелость, которая была главным качеством великих русских полководцев, Суворова и Скобелева.

      В Николае Николаевиче есть что-то грандиозное, что-то вспыльчивое, деспотическое, непримиримое, и оно наследственно связывает его с московскими воеводами XV и XVI веков. И разве не общее у него с ними простодушное благочестие, суеверное легковерие, горячая и сильная жажда жизни? Какова бы ни была ценность этого исторического сближения, я имею право утверждать, что великий князь Николай Николаевич – чрезвычайно благородный человек и что высшее командование русскими армиями не могло быть поручено