Змеи. Гнев божий. Ольга Миклашевская

Я бы пожарил пяток на сливочном маслице, сверху – щепотка солюшки, и закусывал бы это дело свежеиспеченным ломтем черненького. Я бы ел, как свинья, чтобы желток стекал по подбородку и крошки по всей рубахе.

      – О, – на короткий миг оживляется Эвелина, – ты – в рубахе?

      – Представь себе. То, что я Западный Ветер, не значит, что мне все время настолько жарко, чтобы ходить, в чем матушка родила. У нас, у стихий, просто так природой устроено: клин клином вышибает. Чем холоднее, тем мне жарче. Для меня эта вечная мерзлота действует, как банька на русского мужика, понимаешь?

      Эвелине все равно. Она поворачивается на бок, подкладывает под голову обе ладони в виде импровизированной подушки и смотрит на расположенные вдали противоположные камеры. Чаще всего ей нравится разглядывать очертания малоподвижного здоровяка Ильи, на ее памяти участвовавшем в боях лишь дважды. Что ни говори, а размер иногда не имеет никакого значения.

      – Эй, Ветер, – зовет она соседа.

      Тот как раз рассыпается в своих пожеланиях к обеду: свиной окорочок и кружечка кваса.

      – А? Чего?

      – Ты в курсе, как Муромец здесь оказался?

      – Да какая, к лешему, разница. Все мы как-то здесь очутились. Теперь-то уж ничего с этим не поделать.

      – Я не поверю, что главный сплетник земли Русской не слышал ни единого слушка по этому поводу. – Сама говорит, а губы расплываются в хищной улыбке, однако как же Ветру ее заметить? – Надо признать, я в тебе немного разочарована.

      Сейчас Эвелина готова поставить десяток золотых яблок на то, что у Ветра есть, чем поделиться. И расколоть его оказывается проще, чем подгнивший грецкий орех.

      Ветер понижает голос до хриплого полушепота:

      – Ну, я не знаю, насколько это правда, но говорят, что Илюха – один из тех безумцев, что загремел сюда по собственной воле. Вроде как дорожку кому-то могущественному перешел, вот и решил, что нет на этом свете безопасней местечка, чем то, откуда невозможно сбежать.

      Глядя на богатыря, сложно представить, что такой верзила вообще может кого-то бояться. Но есть в нем что-то от беззащитного младенца: неумелые движения руками да и какая-то общая медлительность, заторможенность. Если остальные обитатели Божедомки хоть как-то пытаются социализироваться – порой создавая удачные союзы, а порой наживая кровных врагов, – то Илья всегда был сам по себе.

      – Я слышала, когда-то его услуги наемника были в цене, – продолжает прощупывать почву Эвелина.

      – Да только те времена давно прошли. Говорят, он единственный мог одолеть Соловья. Не уничтожить, конечно, потому что это дьявольское отродье даже атомный взрыв не потревожит. Я помню, как, временами пролетая мимо земли Киевской, слышал лязг их оружия.

      – И что, ты думаешь, он теперь отошел от дел?

      Из противоположного угла камеры раздается фырканье.

      – Одна моя знакомая говорила: раз севший на диван мужик никогда с него не встанет. – Ветер делает паузу. – В нашем случае, правда, не на диван, а просто. Севший.

      Проведя