Змеи. Гнев божий. Ольга Миклашевская

предупреждающую картину: змея набрасывается на него, не дав возможности увернуться, и впивается смертоносным поцелуем прямо в губы.

      – …С вами все в порядке?

      Кажется, водитель ему что-то говорит. Посторонний шум, никак не желающий стать образами. Глеб смотрит на мужчину, но безрезультатно: сфокусироваться тоже не удается. Разумом понимает, что эти размытые очертания на самом деле реальность, только вот вернуться к ней кажется невозможным.

      Одна только змея остается четкой и яркой, будто распечатанной на дорогом принтере. Заметив, как пристально Глеб пялится на нее, она поворачивает к нему голову и шипит:

      – Чего ус-ставилс-ся?

      А потом все проясняется. Жизнь вновь обретает краски, запахи, звуки, наполняется тарахтеньем мотора, посапыванием таксиста и свистом Ренаты с заднего сиденья.

      – Ну вот, подъезжаем, – комментирует водитель, сворачивая с основной дороги на проселочную.

      По обеим сторонам от машины в воздух вздымаются пушистые пыльные облака.

      Среди покосившихся одноэтажных домов эта постройка особенно заметна. Высокий забор из алого кирпича, конца и края которому из автомобиля не разглядеть.

      Ренатка практически прилипла к стеклу, чтобы подробнее рассмотреть их новое место жительства.

      – Дорого-богато, – восхищается девочка, разглядывая кованые ворота, усеянные маленькими танцующими фигурками.

      Табличка у въезда гласит: «Частная территория. Без пропуска проход запрещен».

      На секунду Глеб беспокоится, кому позвонить, чтобы его впустили, но таксист каким-то чудом уже въезжает на территорию. Припарковавшись под старой сосной, он вынимает ключ из гнезда зажигания, открывает водительскую дверь и выходит из машины.

      В последний момент Глеб замечает, что у их водителя из-под рубашки торчит хвост.

      · 3 ·

      Варит черт с москалем пиво

Март, 1994

      Кости ломит, голова разрывается. Эвелина пытается выпрямиться, но сама, будто пьяная неваляшка, тут же заваливается на бок. Неосторожное движение вызывает острую боль в левом боку, какой она прежде никогда не испытывала. Пленнице кажется, что все тело словно истыкали ржавыми иглами, а глаза залили кислотой.

      С губ срывается беглый стон, и эта слабость – только начало долгой дороги под названием «самосожаление».

      – Ты, Эвелинка, конечно, дура, – обращается к ней Ветер. – Мало того, что в первую же бойню ринулась на арену… Нет бы изучить все со стороны для начала, я не знаю. Так еще месяца не прошло с тех пор, как из тебя этот скот-переросток сделал отбивную, а ты снова лезешь в самое пекло!

      «Заткнись», – хочет сказать Эвелина, но распухший язык не позволяет даже этого. Онемевший, он упирается в нёбо, словно размокшая губка для мытья посуды.

      – А знаешь, что я тебе скажу, сестрица? Так тебе и надо, вот что! В следующий раз будешь знать, как лезть под ноги большим мальчикам.

      Как не хочется этого признавать, в чем-то Ветер прав. Она действительно поторопилась, слишком