И обретёшь не там, где ищешь. Роман. Елена Чумакова

пиче! – повторяла она.

      – Это надо выпить, – услышала она голос Богдана. Он сидел на лавке у неё в ногах.

      В кружке был пахучий и горький травяной настой. После нескольких глотков в голове у Сони прояснилось, стих навязчивый звон в ушах. Она вновь попыталась сесть, но рука старухи прижала её к постели.

      – Тебе нельзя пока вставать, придётся пожить несколько дней у Ружи. А когда поправишься, я за тобой приеду. Напугала же ты нас всех! – сказал Богдан.

      В его словах Соня услышала упрёк и вновь привычно почувствовала себя виноватой.

      Час за часом, день за днём Сонечка набиралась сил. Ружа отпаивала свою пациентку отварами трав и куриным бульоном, гладила её по голове, по белой руке, лежащей поверх одеяла, тихонько что-то приговаривая на своём языке. Многие хорватские слова схожи по звучанию с русскими, поэтому женщины понимали друг друга. Повитуха уже не казалась Соне страшной старухой.

      Пришёл день, когда она, держась за стены, смогла выйти на крыльцо. Майское утро встретило её целым букетом из солнца, ярких красок, запахов и звуков. Дом Ружи стоял на высоком месте, и весь городок Костайница был как на ладони. Присев на ступеньку высокого крыльца, она залюбовалась аккуратными домиками, сбегающими по пологому склону холма к излучине спокойной реки, лёгкими пёрышками облаков, плывущих в бескрайнем небе, рыжей кошкой, осторожно пробирающейся по кольям плетня, гуляющими по двору голенастыми курами с необычно мохнатыми лапами. После болезни это торжество жизни кружило голову. Как жаль, что эта спокойная и понятная жизнь чужая, и ей, Соне, нет в ней места!

      Вечером следующего дня за ней приехал Богдан и увёз в Загреб. Вновь потянулись дни, до отказа наполненные тяжёлой работой, и вечера в тесном номере, бок о бок с вечно раздражённым и часто подвыпившим мужем.

      Софья старалась не рассматривать своё отражение в зеркалах, там она видела какое-то чужое лицо. Куда девался блеск карих глаз, нежный румянец, кстати и некстати заливавший бархатистую округлость щёк, шелковая мягкость волос? Из зеркала на неё жалобно смотрело бледное худое лицо с ранними морщинками в уголках глаз, обрамлённое тусклыми непослушными прядями тёмных волос. Черты лица приобрели некоторую ассиметричность, одна бровь привычно поднималась выше другой, отчего лицо приобретало виновато-просящее выражение.

      Софья надеялась, что после её болезни Богдан оставит свои ночные притязания, но очень скоро надежды рухнули. В ответ на её опасения муж сказал:

      – А тебе теперь бояться нечего, тётка Ружа предупредила, что беременеть ты больше не сможешь. Что-то там пошло не так… то ли ты дёрнулась, то ли у неё рука дрогнула, то ли инструмент сломался… В общем, детей у нас не будет. Может оно и к лучшему, самим бы выжить…. Имей в виду, что никому, кроме меня, ты такая не нужна. А я тебя не брошу. Цени!

      Соня в тот момент не осознала весь ужас того, что он сказал, наоборот, испытала облегчение,