И обретёшь не там, где ищешь. Роман. Елена Чумакова

это дельце, не упустил свой шанс! Пусть теперь Одесская полиция, или милиция, как их там, разыскивает мещанина Пидпузько…. Можно считать – выпутался…. Хм… а если господ большевиков всё же попрут из правительства, то ты можешь стать состоятельным домовладельцем и помещиком, чем чёрт не шутит?

      Богдан чокнулся со своим отражением, подмигнул ему, залпом допил ракы и тут же плеснул себе ещё. Потом, блаженно растянувшись на кровати, он обдумывал все преимущества своего нового положения. Он, конечно, знал, что по закону никакой он не граф, по женской линии титул не передаётся, но кто в нынешней ситуации разберётся, настоящий он граф или нет. Большевики титулы вообще отменили, а среди эмигрантов царит неразбериха. Фамилия на слуху, этого достаточно. К тому же подпись «Осинцев» на картинах выглядит куда достойнее, чем «Пидпузько», а следовательно, продавать их можно дороже, и в его случае безопаснее.

      Вскоре опустевший стакан выпал из руки, и Богдан безмятежно заснул.

      Конец февраля в Константинополе это уже весна. На газонах молодые, дерзкие ростки пробиваются сквозь пожухлую прошлогоднюю траву, кусты и деревья покрываются нежной зеленью, из-за заборов пушистыми солнечно-жёлтыми куполами выглядывают кроны мимоз, распространяя в воздухе тонкий сладкий аромат, на ветвях магнолий набирают силу лиловые кулачки бутонов.

      Таким ярким весенним утром чета Осинцевых попрощалась с хозяином гостиницы. В последний раз они прошли знакомыми улицами до порта и, наконец, отплыли на корабле в Европу.

      Солнечные блики переливались на изумрудном шёлке моря, лёгкий бриз играл волнами и тормошил непослушные локоны Софьи. Богдан расположился в соседнем шезлонге с альбомом на коленях и рисовал очередной её портрет на фоне моря, чаек, исчезающего в морской дали берега. Пассажиры, прогуливающиеся по палубе, кто с улыбкой, кто с завистью поглядывали на красивую пару, на то, как заботливо муж укутывает пледом колени молодой жены. И настроение у Осинцевых было таким же безоблачным, как небо над их головами.

      К вечеру ветер посвежел, они отправились в свою каюту. В её тесном пространстве было две полки, одна над другой, откидной столик под круглым иллюминатором, за хлипкой переборкой располагался умывальник, небольшое зеркало над ним и ниша с вешалкой напротив – вот и всё убранство. Разобрав вещи, Софья устроилась с книгой на нижней полке, а Богдан, немного отдохнув на верхней, отправился пройтись по кораблю.

      Время шло. Чем ближе надвигалась ночь, тем тревожнее становилось на душе у Сони. Впервые ей предстояло ночевать в одном помещении с мужчиной. Начитавшись французских романов, она ждала, и в то же время боялась. А её спутника всё не было.

      Разбудил её стук распахнувшейся двери. На пороге, покачиваясь, стоял Богдан. Он захлопнул дверь, шагнул к ней, и не успела Соня сообразить, что происходит, как он сорвал с неё одеяло, навалился всем телом. Мольбы, слёзы, только раззадорили его. Дыша ей