Экспансия-2. Юлиан Семенов

неужели я встречал его где-то?») ответил:

      – Отменно.

      – Спасибо. А теперь, Роумэн, выключите, пожалуйста, радио, сядьте на место и повторите ваш текст еще раз – с испанским аккомпанементом это будет слушаться довольно нелепо, хотя голосом вы умеете владеть как хороший актер. И ходить не надо, в тюрьмах нет паркета, там цементные полы, как помните.

      Роумэн остановился, словно взнузданный:

      – Вы полагали, что я сам не выключу радио?! Вы же просили меня фантазировать! Я фантазировал. Вас устроило? Пишем.

      Он выключил приемник, сел на табурет возле бара, снова тяжело затянулся, приготовился говорить, но потом оборвал себя:

      – Нет, пожалуй, я все-таки продиктую это, когда моя подруга станет сервировать ужин на кухне.

      – Там все слышно, Роумэн. Вы готовы пойти даже на то, чтобы она обо всем узнала?

      – Видимо, вы и так ее посвятили во все.

      – Ни в коем случае. Вам будет трудно с женщиной, которая видела ваше унижение.

      – Хм… Разумно… Отведите ее на балкон… Как вы не верите мне, так и я не верю вам…

      Гаузнер вздохнул:

      – Ее не приведут сюда, пока я не получу то, что должен получить. Это условие.

      – Что ж, уходите, Гаузнер. Но вы не сможете уничтожить запись нашего разговора. Я согласился на все. Я готов на все. Но я ставлю одно непременное условие: Криста должна быть здесь. Мужчина и женщина, безоружные, – против трех вооруженных специалистов. Риска для вас нет никакого. Так что сейчас вы, господин Гаузнер, просто-напросто мстите за унижение, которое испытали давеча в Мюнхене, раскрыв мне все, что могли. Ваше руководство не простит вам потери такого агента, как я. Все. Вон отсюда, Гаузнер, вы мне отвратительны!

      – Мальчики, – крикнул на кухню Гаузнер, побледнев еще больше. – Как запись?

      – Запись идет нормально.

      – Ну и прекрасно. Сотрите пассаж джентльмена, пожалуйста. Он мешает операции.

      – Мальчики, – крикнул Роумэн, – как резидент американской разведки в Испании, я не советовал бы вам делать этого. У Гаузнера есть руководитель – он обязан знать все и слышать каждую нашу фразу. Да и потом, я не стану работать с Гаузнером в дальнейшем. Он омерзителен мне. Я сам выберу человека, с которым смогу сотрудничать без содрогания, господин Верен[6]… Да, да, мальчики, я обращаюсь именно к немецкому генералу Верену, имя которого мне открыл Гаузнер… Так что поверьте: вы испортите выигрышную для вас партию… Старый полуимпотент клюнул на вашу наживку: да, я люблю Кристину, да, я готов ради нее на все, но всегда есть предел, который человек – даже предатель – преступить не в силах…

      И в это время в прихожей зазвенел звонок.

      Роумэн сорвался с места.

      – Сидеть! – тихо сказал Гаузнер. – Сидеть, мистер Роумэн. Сидеть, пока я не позволю вам встать…

      Роумэн обмяк в кресле, впервые за всю жизнь ощутив живот, раньше он никогда его не чувствовал – доска какая-то, а сейчас он сделался мягким и по-старчески сдвинулся вниз.

      Он услышал мягкие шаги, какой-то тихий вопрос, потом дверь отворилась

6

«Господин Верен» – один из псевдонимов генерала Гелена.