Сказки русского ресторана. Александр Мигунов

нету, но и Сьерра-Леоне тоже нету. Забыли вписать, как я погляжу. И точка, как вижу, не поставлена. Знаете что, от руки впишите, – сказала, подавая авторучку.

      – Извините, – сказал Заплетин, не желая дотрагиваться до предмета, облепленного вирусами гриппа, и лихорадочно соображая, как ему лучше действовать дальше. – От руки вписывать не полагается. Может, евреям полагается обязательно ставить слово “Израиль”, а для заграничных командировок форма должна быть вот такой.

      Он передвинул бумагу женщине.

      – Вы ж не хотите, чтоб я пожаловался. Отец будет очень недоволен, если вы подпись его не заверите… Не разводите бюрократию! – добавил он строгим голосом.

      – Да что вы. Зачем вам кому-то жаловаться, – сказала она примирительным голосом, выдвинула ящик из стола, нашарила круглую печать и приложила её к бумаге там, где была роспись отца.

      Едва в руках сдерживая дрожь, Заплетин убрал бумагу в сумку. Женщины глядели на него с едва выдавленными улыбками, более похожими на то, как если б они пососали лимон. Он выбрался под моросящий дождь.

      Это был праздник. Но праздновать рано. Надо сначала вернуться в гостиницу и доработать бумагу отца. По дороге попался гастроном, где Заплетин купил поллитровку водки, банку тушёнки и хлеба, конечно.

      В гостинице он извлёк из сумки портативную пишущую машинку, вставил в каретку лист документа, и долго выравнивал шрифт литеры с незаконченной строчкой текста, в которой требовалось добавить, куда именно он уезжает. В текст, который он отпечатал: Я, Заплетин Василий Степанович, не возражаю против выезда моего сына Заплетина Павла Васильевича за границу … он должен был вставить запятую, потом слова в государство Израиль, и только потом поставить точку. Здесь было опасно промахнуться, то есть недостаточно аккуратно выровнять буковки машинки с уже напечатанным текстом. Всё получилось, как нельзя лучше. Он потянулся к бутылке с водкой.

      Глава 6. Человек-птица

      По пути в туалет Заплетин приметил чем-то знакомого субъекта, сидевшего за столиком на двоих, тот столик неловко притулился к узкому простенку между дверями, ведущими в кухню и в туалет. Он взглянул на субъекта внимательней. Да, это был тот самый Иосиф, с которым Заплетин буквально на днях познакомился в русской церкви.

      Там к нему после литургии подошёл староста церкви, пожилой, всегда приветливый мужчина с круглым веснушчатым лицом. Так уж сложилось среди людей, что у любого человека имеются если не враги, то недоброжелатели, завистники. Староста был человек добрейший, вежливый, мягкий, ко всем внимательный, но всё ж за спиной его поговаривали, будто в войну он был полицаем в селе, оккупированном фашистами, и даже участвовал в расстрелах своих же односельчан, а сейчас, мол, в роли церковного старосты замаливает грехи. Как, почему зародился тот слух? Нигде не написано, нет свидетелей, никто не сумел бы тот слух доказать, но к чему человечеству доказательства, если из собственного пальца можно высосать что угодно.

      – Надо помочь одному человеку, – тихо сказал староста. – Из вашей иммиграции. Еврей.