Не бойся тёмного сна. Александр Гордеев

      в кресло. Не прошло и пяти минут,

      как он услышал фразу: "Когда спя-

      щий проснется", – употребленную в

      виде пословицы – насмешки над тем,

      чего никогда не будет".

      "Когда спящий проснется"

      Герберт Уэллс.

      1. ПО ТУ СТОРОНУ БОЛИ

      – По-моему, он уже здесь, – были первые слова,

      произнесенные очень напряженным шепотом.

      – Да, да, он, кажется, проснулся, – констатировал другой

      человек и тут же распорядился. – Все! Переносим на

      кровать! Аппарат уходит! Он не должен его видеть.

      Бывает, что, очнувшись после тяжелой операции,

      человек долго не может сообразить, что к чему, но

      Нефедов вернулся сразу с ясным пониманием, что он в

      больнице. «Ну, конечно, конечно, – с уже готовой иронией

      подумал он, как бы оглоушено и с креном всплывая из

      бездны тихого сна, – как же, испугался я ваших

      железячек…» Глаза открывать не хотелось: полежать бы

      еще на этом невероятно удобном лежаке, остыть от боли и

      послушать поток эфирно-свежих сил, подхватывающих

      тебя, распрямляющих каждую твою жилочку, каждый

      4

      капилляр. Кажется, вот лежал ты на мелководье, и вдруг

      взмыло тебя большой, горбатой волной и тебе, замершему

      от восторга, показалось на мгновение, что сила этой

      океанской волны – твоя сила. В какую-то секунду, как это

      бывает во сне, Нефедову привиделось из детства: вот

      выходит он из теплой вечерней воды Ильинки, оставляя в

      ней пыль и усталость, вынося восторг и бодрость… И тут

      же единой картиной раскрылся весь день до этого: сегодня

      он, белобрысый пацаненок, ходил вместе со своим пятым

      классом по колхозному полю с пшеничными всходами и

      серпом, привязанным на палку, срубал сочные кусты

      кислицы. А потом, уже из дома, стоя на педалях, скатился к

      речке на велосипеде. Но тьфу ты! При чем тут какой-то

      велосипед!

      Ох, уж это блаженство покоя, по ту сторону

      преодоленной боли…

      Полежать, однако, не удалось: чьи-то руки приподняли и

      положили на койку с прохладной свежей простыней, на

      место менее удобное, но более знакомое. И тут кто-то так

      выжидательно и осторожно тронул его за плечо, что

      Нефедов, вместо того, чтобы открыть глаза, напротив,

      плотнее зажмурился, выжидая дальнейшего.

      – Вставайте-ка, вставайте, – сказали ему с мягкой

      насмешкой, словно уличая в невинном притворстве, – вы

      же проснулись…

      Нефедов открыл глаза, привычно по-стариковски

      вздохнув, ну что тут поделаешь, они уже все знают за него.

      «Вы проснулись», видите ли… Хоть подсказали, а то б не

      догадался…

      Палата была прежней, как бы сфотографированной

      несколькими вчерашними прорывами в сознание. Тут и

      плакат, призывающий к донорству, с рисунком, примерно,

      пятилитровой капли крови, от которой ни за что не

      хотелось отдавать свою кровь. А вот врачи уже другие,

      вероятно, утренняя смена: у них ведь тут, понимаешь ли,

      5

      все как на производстве. Ближе всех стоял высокий, очень

      строгий врач (наверное, старший). Второй был с

      рыжеватой, короткой бородкой, с лицом борца или

      коренного сибиряка. Третий, державшийся за блестящую

      спинку кровати, смотрел с настороженной, прямо-таки

      «локаторной» улыбкой. Их странная выжидательность

      заставила Нефедова заподозрить, что позади было нечто не

      шуточное: наверняка, эти эскулапы изрядно покромсали

      его своими маленькими ножичками. Хорошо бы теперь

      выведать, что с ним натворили, что вырезали, что

      оставили. А, главное, сколько он еще протянет на этом

      белом свете.

      – Ну, братцы, – сказал он, сосредоточив все внимание на

      их лицах, – ночью-то я чуть было не умер (хотел сказать

      «чуть не сыграл в ящик», но растроганно пожалел себя и

      сдержался). Проснулся, где-то часа в три и, знаете, такая

      боль и в сердце, и в голове, и во всем теле. Никогда не

      болело сразу все. Вот, думаю, она тихая-то и легкая, как все

      считают,