Кондуит и Швамбрания. Лев Кассиль

запрещен. А жаль… Там настоящий дым.

      Труба не «как будто», а настоящая. Топка гудит подлинным огнем. Аннушка, кочегар и машинист, шурует кочергой и ухватами. Из рубки требовательно звонят. Самовар дает отходный свисток. Самовар бежит, но Аннушка ловит его и несет, плененного, в кают-компанию. Она несет самовар на вытянутых руках, немного на отлете. Так несут младенцев, когда они собираются неприлично вести себя.

      Нас требуют «наверх», и мы покидаем машинное отделение дома.

      Мы уходим нехотя. Кухня – главный иллюминатор нашего парохода. Как говорится, окошко в мир. Туда вечно заходят люди, про которых нам раз навсегда сказано, что это неподходящее знакомство. Неподходящим знакомством называются: старьевщики, точильщики, шарманщики, разносчики, черкесы-слесари, стекольщики, почтальоны, пожарные, нищие, трубочисты, дворники, соседские кухарки, угольщики, цыганки-гадалки, ломовые извозчики, бондари, кучера, дровоколы… Все это пассажиры третьего класса. Вероятно, они самые лучшие, самые интересные люди в мире. Но нас уверяют, что вокруг них так и реют, так и кишат всякие микробы и зловредные бациллы.

      Оська однажды спросил даже нищего золотаря, помойных дел мастера Левонтия Абрамкина:

      – А правда, говорят, на вас киша-кишмят… нет… кимшат, ну, то есть лазают, скарлатинки?

      – Ну, – обиделся Левонтий, – какие там скарлатинки?.. Это на мне просто так, обыкновенные воши… А скарлатины – такой животной и нет вовсе… Скарланпендря есть, так то засекомая, вроде змеи. В кишках существует.

      – А у вас, значит, – обрадовался Оська, – скарлапендра в кишках кишмит? Да?

      Абрамкин обиделся окончательно, нахлобучил шапку и сердито захлопнул за собой дверь.

      Очень поучительное место эта кухня. В Швамбрании у нас царь сам сидит на кухне и всем другим позволяет. В Покровске перед рождеством, например, приходят сюда колядовать ребята. Они поют:

      Маланья ходыла,

      Васыльку просыла:

      – Васылько, батько мий…

      На Новый год является «проздравить» сам городовой. Он стукает каблуками и говорит:

      – Честь имею…

      Ему выносят на блюдце рюмку водки и серебряный рубль. Городовой берет целковый, благодарствует и пьет за наше здоровье. Мы смотрим ему в рот. Крякнув, городовой замирает, предаваясь внутреннему созерцанию, словно прислушиваясь, как вливается водка в его полицейский желудок. Затем он опять щелкает каблуками и прикладывает руку к козырьку.

      – Зачем это он? – шепотом интересуется Оська.

      – Это он отдает нам честь, – поясняю я. – Помнишь, когда он вошел сначала, он сказал: «Имею честь»? А теперь он ее отдает нам.

      – За рубль? – спрашивает Оська.

      Городовой смущен.

      – Вы что тут торчите, архаровцы? – раздается бас отца.

      – Папа, – кричит Оська, – а нам тут полицейский честь отдал за рубль!

      – Переплатили, переплатили! – хохочет отец. – Полицейская честь и пятака не стоит… Ну, живо, марш из кухни!.. Как это у вас там? Левое назад, правое вперед…

      Домашний капитан

      Отец