Хирург. Юлий Крелин

что?

      – Считают, что эмболия.

      – Когда инфаркт был?

      – Срок уже большой. Ходил уже.

      – Все равно. Другого-то выхода нет.

      – А это, думаете, выход? Доктор Онисов полон сомнений.

      – Нет, вы уникумы. Это же полная безнадежность. Ничего не выйдет. Приехали! Сейчас работы на всю ночь. Силы все истратим. Лекарств уничтожим – спасу нет. Кровь по «скорой» со станции привезли – и ее истратим.

      Мишкин уже переоделся в операционную пижаму.

      – Кровь заказали?

      – Уже привезли.

      – Больной спит. – Быстро Галя работает. Впрочем, при чем тут Галя? Слаб больной очень – сразу уснул.

      – Галина Степановна, давление хорошо держит?

      – Когда качаем в вену – держит, Евгений Львович. Мойтесь быстрее.

      С Мишкиным моются дежурные хирурги Алексей Артамонович Онисов и Игорь Иванович Илющенко.

      Онисов. Нет, ты, Мишкин, уникум. Ехать и затевать это в явном…

      Мишкин (он нетерпеливо топает ногой, так сказать, сучит ногами). Прекрати болтовню. Мойся. Зачем звонил тогда?

      Онисов. Ну, а как не позвонить?! Ты же съешь, но я считаю, что напрасно все это.

      Мишкин мылся очень сокращенно, так сказать.

      – Ну, не баня же, быстрей надо, быстрей. Есть же случаи, когда все инструкции до конца не соблюдают.

      Он мазал грудь йодом, но на месте спокойно не стоял. Притопывал, издавал какие-то постанывающие звуки, его карие глаза над белой маской-то казались совсем черными, то светлели. Он только накрыл больного простынями и, не дожидаясь прикрепления их, потянулся к инструментам.

      – Евгений Львович, подождите. Сейчас давление померим.

      – Раньше надо было, мне некогда, Галина Степановна.

      – Женя, подожди. Перед разрезом надо же померить еще раз. Не кровотечение – такой экстренности нет.

      – По молодости мы вам прощаем, Галина Степановна, мысль об отсутствии необходимости в спешке. – Однако обычно снимающее с него напряжение хамство по отношению к жене на этот раз успокоило очень незначительно, но скальпель на стол положил.

      Галя шепчет сестре-анестезисту:

      – И сам понимает, что можно не торопиться, видишь, какими длинными оборотами говорит. Торопиться надо после вскрытия грудной клетки.

      Вступил в дискуссию Онисов:

      – Ты чего-то, Мишкин, нерешителен сегодня. Сомневаешься, да?

      – А я всегда нерешителен. Убийцы только бывают решительными. Гитлер был перед началом войны решительным. Дурак ты, нерешительность заставляет задуматься. Это зло растет само, а добро надо выращивать, а для этого сомневаться.

      Болтает Евгений Львович – нервничает.

      – Можете начинать.

      Мишкин взял в руки нож. Он простонал дважды – то ли от нетерпения, то ли от волнения, то ли от сомнения.

      Галя напряженно, но совсем не удивленно посмотрела на него.

      (А я бы все равно удивился. Сколько бы я ни видел его в работе, в жизни, я все равно удивляюсь. Я не могу привыкнуть ни к его жизни, ни к его манере оперировать. Я смотрю на то, как и что