Жизнь наградила меня. Людмила Штерн

вообще ничего не стоят, – сказал директор пансионата и, подняв к облакам выпуклые глаза, мысленно пересчитал свои миллионы.

      Затем он повел нас по «Синопу», и я выбрала очень славную комнату с двумя железными кроватями, двумя тумбочками, двумя стульями и раковиной. Примерно так выглядит американская казарма.

      Как пишут в английских романах, «утомленная долгим путешествием, не снимая дорожного платья, я бросилась на кровать и крепко уснула».

      В семь часов пятнадцать минут в комнату постучали. На пороге стоял незнакомый мужчина, заросший иссиня-черной щетиной, в кепке-«аэродроме». Он протянул мне руку и мрачно сказал:

      – Ашот, трикотаж.

      Я спросила, как это понимать.

      – Буквально. Ведаю абхазским трикотажем.

      – А где Шота Георгиевич?

      – С пяти в «Эшери». У него ЧП, комиссия из Тбилиси. Покинуть их не мог, велел вас привезти.

      Мы сели в ту же белую «Волгу» и отправились в «Эшери». Ресторан этот совершенно прелестный. Расположен он в гротах, на уступах гор, и между столиками журчат и вьются горные ручейки. Разноцветные, спрятанные в замшелых камнях лампочки освещают галечное дно и мелькающую форель, бросают таинственные блики на кусты рододендрона и лавра. Выбитые в скале ступени соединяют главный зал с «кабинетами». В один из кабинетов и привел меня Ашот-трикотаж.

      Стол был накрыт на троих и, Боже, что это был за стол! Пир запахов и цветов. В центре высилась башня маринованных закусок, перевитая, словно плющом, кинзой и тархуном. На блюде покоился жареный поросенок, из его пасти торчала бумажная роза. Дымились хачапури. Лобио и сациви издавали аромат нездешних трав. Между блюдами мерцали бутылки коньяка и грузинских вин. Мы начали ужинать в полном молчании. От главного зала нас отделяла лишь бархатная портьера, и, хотя я не видела, что там происходит, до нас доносились голоса, смех и звон бокалов. Но вот заиграла музыка, задвигались стулья. Портьера отодвинулась, и в кабинете возник Шота. Рыжие кудри ореолом вились вокруг его головы, конопатое лицо побагровело и лоснилось. Шота был более чем навеселе.

      – Кушай не стесняясь, не заботясь и не торопясь, – сказал он. – Тебе предстоит провести тут пару часиков. Скоро велю подавать шашлыки и табака… Лучшие в Абхазии и в мире. А я, как разделаюсь с начальством, так и присоединюсь.

      – С кем ты там любезничаешь, Шота? – Из-за портьеры выглянул стройный седовласый человек с наружностью светского льва. Увидев меня, он сделал круглые глаза и тихо свистнул.

      – Школьные друзья, абсолютно ничего интересного, – забормотал Шота, оттесняя седовласого плечом.

      – Да неужели? А по-моему, очень даже интересно. – Светский лев шагнул в кабинет. – Это Ашотик-то – школьный друг? Ну и чувство юмора у тебя, специфическое… Ашот, ты хоть знаешь, что значит слово «школа»?

      Ашот стоял, вытянувшись по стойке смирно, и отвечать не осмеливался.

      – А барышня откуда? Я в твоих курятниках