Жизнь наградила меня. Людмила Штерн

растаявшего масла, в макаронах по-флотски мясо различалось без микроскопа, и жаждущий добавки компота из сухофруктов мог на нее рассчитывать. Жили мы в бараках, по двенадцать – пятнадцать человек в палате. Утром нас будил горн на слова:

      Вставай, вставай, вставай,

      Порточки надевай!

      Вечером тот же горн приказывал:

      Спать, спать по палатам,

      Пионерам, октябрятам!

      В столовую горн приглашал:

      Бери ложку, бери хлеб,

      Собирайся на обед!

      Каждый отряд выстраивался в нестройную колонну, и мы топали, завывая:

      Нам ли стоять на месте!

      В своих дерзаниях всегда мы правы!

      Труд наш – есть дело чести,

      Есть дело доблести и подвиг славы!

      Шефами нашего лагеря были ленинградские академики. Многие из них жили неподалеку, в академгородке: товарищ Сталин приказал построить и подарить им дачи в сосновом лесу.

      За время жизни в лагере я сделала головокружительную карьеру от звеньевой отряда до члена совета дружины. В мои обязанности входило приглашать шефов на открытие и закрытие очередных лагерных смен, во время которых демонстрировались наши спортивные достижения, успехи в хоровом пении, лепке, рисовании и драматическом искусстве. Дважды в смену я садилась с шофером Иваном Кузьмичом в кабину грузовика (легковой машины в лагере не было) и объезжала шефов-академиков, а заодно и других именитых дачников, приглашая пожаловать на лагерные торжества.

      Теперь я понимаю, что эта деятельность была прообразом профессии public relations, но Бог тогда не открыл мне глаза на мое истинное призвание.

      Итак, Кузьмич подкатывал к очередной даче и бибикал. Я выскакивала из кабины, влетала на крыльцо, отдавала пионерский салют и стояла в этой позе, как гипсовое изваяние, пока не открывалась дверь и лично академик или кто-нибудь из его домочадцев говорил: «A-а, девочка, это опять ты! Входи, входи. Хочешь чаю с вареньем?» Впоследствии они запомнили мое имя, расспрашивали о лагерных делах и угощали плюшками и пирожками. Так я познакомилась с ленинградской научной элитой.

      Помню лингвиста Ивана Ивановича Мещанинова, суховатого денди, уникального специалиста по урартскому языку и последователя Марра. В Большой советской энциклопедии о нем было написано так: «В опубликованном в 1950 году труде И.В.Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" вскрыта полная несостоятельность и немарксистская сущность созданного Марром и развивавшегося Мещаниновым "нового учения" о языке и положено начало подлинному внедрению марксизма в языкознание…»

      На даче химика Ильи Васильевича Гребенщикова обитали многочисленные тетушки-приживалки, запихивающие в карман моей пионерской формы булочки с изюмом.

      Очень гостеприимен был академик Лев Семенович Берг. Он усаживал меня в кресло в саду и показывал только что изданный труд по ихтиологии с картинками экзотических рыб немыслимой красоты. Много лет спустя,