Анастасия. Загадка великой княжны. Питер Курт

и подтвердила? Какая могла быть альтернатива?»

      Часть первая

      Фройляйн Унбекант

      Дальдорф

      Позже неизвестная всегда настаивала, что «сломила» ее именно психиатрическая клиника – не потеря семьи и родины и даже не покушение на нее, но эти два года, которые она провела в Дальдорфе в обществе десятка неопрятных, бормочущих, плевавшихся сумасшедших. До этого, по ее словам, она была «другим человеком». Она знала, что ей нужно. По прибытии в Берлин, надеясь найти сестру своей матери, она направилась прямо к резиденции прусских королей. Только в последний момент она сообразила, что там может не найтись никого, кто бы ее знал, и что нельзя просто постучать в дверь и назвать себя. Впоследствии она пыталась объяснить, что никогда в жизни не бывала нигде без сопровождения. «Можете вы понять, – спрашивала она, – что значит вдруг осознать, что всё потеряно и ты одна на свете? Можете вы понять, почему я сделала то, что сделала?» Она остановилась на полуслове. «Я не понимала, что я делала».

      Она не знала, как попала на Бендлерский мост и на что рассчитывала, падая в воду с небольшой высоты. Самого падения она не помнила, помнила только, что смотрела на воду и думала о том, что вода всегда имела для нее особую притягательную силу, что ей всегда хотелось знать, «что там на дне». С того момента молодая женщина уже не имела влияния на дальнейшие события. Она очнулась насквозь промокшая, наглотавшаяся воды, дрожащая от холода, а вокруг была суета. Повсюду были полицейские, собралась толпа, люди кричали. Она вдруг поняла, что они кричат на нее, и тогда же, лежа на набережной Ландверского канала, она приняла решение не отвечать на вопросы. Было 9 часов вечера, вторник, 17 февраля 1920 года.

      Ее завернули в одеяло и отнесли в участок, где дали выпить чего-то горячего и крепкого. Потом начались вопросы. Кто вы? Что вы делали? Вы поскользнулись? Вас толкнули? Вы сами бросились в воду? Зачем вы это сделали? Кто вы? Где ваши документы?

      Неизвестная молодая женщина сидела в углу, дрожа, не говоря ни слова, бледная как полотно, в полуобморочном состоянии. Было ясно, что она смертельно испугана. Только когда полицейские снова начали кричать и пригрозили ей судебным преследованием, она выказала какие-то признаки внимания. «Я ни о чем не просила», – сказала она.

      Она выговорила это по-немецки, правильно, но приглушенно, «с явным иностранным акцентом».

      В тот вечер ее перевезли в палату Елизаветинской больницы на Лютцовштрассе, где она оказалась с двадцатью другими женщинами, находившимися там за счет муниципалитета. Сестры сняли с нее одежду, вытерли насухо, одели в белый халат и составили опись ее вещей: черная юбка, черные чулки, полотняная блузка, нижнее белье, высокие сапоги на шнуровке и тяжелая бесформенная шаль. Но ни кошелька, ни документов, никаких удостоверений личности. Сестры искали монограммы, прачечные метки, какие-то ярлыки, всё, что могло бы помочь полиции, но никакой информации не обнаружили, одежда