Майор Вихрь. Семнадцать мгновений весны. Приказано выжить. Юлиан Семенов

про себя Берг. – А что это за зеленая будка? Сортир?»

      – Все-таки горы – очень красиво, – сказал Швальб, – никогда не устаю любоваться горами.

      «В коттедже только один туалет, как же я забыл об этом? Все гениальное – просто и очевидно. Она уйдет через сортир. Он пристроен вплотную к забору. Надо будет клещами выдрать там несколько гвоздей. А как ее отправить туда? Он ведь для охраны… Так… От меня этот приказ исходить не может».

      «Наверное, все-таки, – ответила себе Аня и почувствовала, как у нее заледенели пальцы ног, – наверное, все-таки в моем согласии было нечто от желания спасти себя. Я не верю ему даже на тысячную долю процента. Значит? Что же дальше-то? Я откажусь – пусть стреляют. А если он действительно хочет установить с нами контакт? Тогда мне этого не простят. Но и я не прощу себе, если ошибусь и если он окажется обыкновенным немцем – как все, а я стану работать на него, а потом они посмеются надо мной и вышвырнут, как собачонку, которая больше не нужна. Нет. Нет. Пусть стреляют. И все. Не буду я ничего делать для них».

      Берг спросил:

      – Послушайте, Швальб, где тут комната, оборудованная для прослушивания разговоров?

      – Любую можно оборудовать.

      – Нет, я спрашиваю о той, что уже готова для прослушивания. Я бы поговорил с русской, а вы бы послушали. Это не от моей гордыни, поверьте: просто вам надо послушать манеру нашего разговора, чтобы вы были моим антиподом в те дни, когда я буду уезжать и вы станете работать с ней один.

      – Я сейчас позвоню в Краков, они пришлют из управления нашего мастера.

      – Хорошо.

      – К вечеру мы все оборудуем.

      – Наверное, целесообразней это сделать у нее в комнате.

      – По-моему, там не получится: голые стены, причем довольно толстые, подвальные. Под кровать не воткнешь – заметит, сволочь. Надо где-нибудь наверху, а?

      – Ну, договорились. Подыщите комнату – я полагаюсь на вас.

      Швальб пошел соединяться с Краковым, а Берг спустился к Ане. Он плотно закрыл за собой дверь, медленно запер ее, присел на краешек стула, оглядел потолок и стены – нет ли где отдушины, там всегда можно установить звукозаписывающую аппаратуру, и сказал:

      – Слушайте меня внимательно.

      – Я не хочу вас слушать.

      – То есть?

      – Я раздумала.

      – Что вы раздумали?

      – Я не стану ничего передавать нашим.

      Берг устало вздохнул: именно этого он и ждал.

      «А может, махнуть на все рукой? Будь что будет? Нельзя… Мне ясно, что будет. Конец неминуем. Зачем гнить в русском лагере, когда можно выскочить из всей этой передряги? Зачем отдаваться течению, если можно выбраться на берег, – думал он, – и путь этот берег мне неприятен, все-таки это берег, а не илистое дно».

      Берг достал из кармана сложенную вчетверо власовскую газету, в которой было сообщение о попытке покушения на Гитлера.

      – Посмотрите внимательно, – и он указал ей мизинцем на фотографию разрушенного бункера в Растенбурге: выбитые окна, обвалившийся потолок, перевернутые столы, а за разбитыми стеклами – нежная, молодая березовая роща.

      Аня