Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения. Стивен Фрай

умереть вместо супруга.

      – Правда?

      – Да, мой милый, – сказала она, спокойно гладя его по руке.

      – Ты по-честному и с радостью готова на такое ради меня?

      – Вполне с радостью, если тебе это в радость.

      Возвели изящную усыпальницу, и Алкестида приготовилась к дате Адметова ухода – теперь уже своей. Но когда подошел день, Адмет решительно передумал. Осознал, до чего сильно он любит Алкестиду и до чего ущербна станет его жизнь без нее. Более того, он прозрел, что долгое – бесконечное – существование в одиночестве будет ему хуже смерти. Он взмолился перед женой не делать этого. Но ее намерение занять его место уже было услышано и записано богинями судьбы. Должна умереть – и умерла.

      Именно в тот миг, когда сокрушенный Адмет пытался примириться с тем, чтó он натворил, к нему во дворец заявился Геракл.

      И уж таким внимательным был Адмет к своим хозяйским обязанностям, что отвергнуть гостя счел недопустимым. Изо всех сил постарался скрыть свое горе и встретил гостя с большим теплом и радушием, каким славился. Но все же Геракл не смог не заметить, что старый друг облачен в черное.

      – Ну, если честно, у нас во дворце случилась смерть.

      – Оставлю тебя тогда. Лучше приду в другой раз.

      – Нет-нет. Прошу тебя, побудь. Я настаиваю.

      Геракл все равно сомневался. У хозяев есть обязанности – есть они и у гостей.

      – Кто умер? Не кто-то из близких?

      Адмет не желал обременять друга своими горестями.

      – Не кровный родственник, клянусь… – Говоря строго, не соврал. – Женщина тут одна из домочадцев.

      – Что ж, в таком случае… – Геракл вошел в главный зал. Взгляд его пал на стол, накрытый к поминкам. – Я всегда говорил, что у тебя подают лучшие вина и пироги, – проговорил он, щедро набирая себе и того и другого.

      – Это очень любезно с твоей стороны, – отозвался Адмет. – Оставлю тебя на минутку, но, прошу, чувствуй себя совершенно как дома.

      Геракл накинулся на еду. Допил все вино, какое нашлось на столе, и крикнул, чтоб несли еще. Явился дворецкий, ликом угрюм. Слуга старой закалки. Даже рискуя навлечь на себя знаменитый гнев сильнейшего человека на свете, он от своих обязанностей уклоняться не собирался.

      – Стыд растерял совсем? – прошипел он. – Как можно эдак есть и пить, когда весь дом в глубоком трауре?

      – Да будь я неладен, чего бы и нет? Кто помер-то? Какая-то там служанка.

      – Боги, вы только послушайте его! Нашу дражайшую царицу у нас забрали, а ты смеешь называть ее «какой-то там служанкой»?

      – Алкестиду? Но Адмет сказал мне…

      – Его величество и посейчас в саду, душу свою благородную выплакивает напрочь.

      – Ох, ну и дурак же я!

      Тут с Гераклом случился припадок самоедства и самоуничижения, как это бывало с ним время от времени. Колотил себя в грудь и называл бесчувственнейшим фигляром на белом свете, недостойным гостить в чьем бы то ни было доме, ослом, паяцем, олухом и грубейшим из невоспитаннейших. Затем взял себя в руки и осознал, чтó