Мой друг бессмертный. Анна Гурова

у Ники до боли сдавило горло. Она перестала петь, коснулась горла рукой. В тот же миг, хоть она и не заметила этого, прекратился ветер, и воцарилась тишина.

      За окном было непривычно тихо, даже автомобили не шумели на Ланском. Ники вдруг подумалось, что не так уж там и темно. Она перегнулась через подоконник и поглядела вниз, на толстый ковер из гниющих кленовых листьев, пахнущий так остро и кисло, что чувствовалось даже на третьем этаже. Ей вдруг захотелось упасть в них, зарыться и заснуть… до весны. Ники почувствовала, что и вправду вот-вот уснет. Она отступила от окна, но листья как будто не отпускали ее. «Там кто-то есть, – преодолевая дрему, подумала она. – Под листьями. Под землей…»

      В это мгновение Ники почувствовала на верхней губе что-то горячее. Она провела пальцами по губам, поглядела на руку и увидела, что у нее из носа идет кровь. И не просто идет, а течет, как из крана. Песня раз за разом повторялась у нее в мозгу, гремела в ушах, все громче и громче, и Ники не могла заставить ее замолкнуть. Где-то внутри мозга возникла мерзкая щекотка. Щекотка быстро охватила весь мозг и сползла в горло. Глаза Ники заволокло каким-то густым красным паром. Ники зашлась в кашле, отхаркнула сгусток крови, поглядела на него бессмысленным взглядом и уронила гитару на пол. Гитара испустила тоскливый стон, как плакальщик-привидение. Ники замертво упала на пол рядом с ней.

      Глава 10

      Незнакомец в грязных ботинках

      Красный горячий пар клубится, слепит, не дает вздохнуть. Огромная душевая, узкая и длинная, уходит в бесконечность. Свет в душевой не горит – должно быть, охранница решила, что все уже ушли, и выключила его. Только красноватая полоска света с трудом пробивается из раздевалки. Из-за этого света кажется, что из кранов льется не вода, а кровь, и весь кафель – и пол, и стены – залит ею. Красный постепенно переходит в бурый и гаснет в темноте. Потолок невидим во мраке. Голая Ники стоит и смотрит, как откуда-то сверху, из темноты, низвергается горячий водопад. Как же ей тут страшно и противно, в этом сыром, жарком, темно-багровом аду.

      Из душа хлещет горячая вода. Ники переминается с ноги на ногу рядом с кабинкой. Она еще не Ники, а просто Вероничка, ей шесть лет. Ники смотрит на вентили. Их два. К одному идет белая труба, покрытая крупными каплями, словно потом. К другому – красная. Ники на расстоянии чувствует, как раскалилась красная труба, а вместе с ней и вентиль, перекрывающий воду в душе. Она торчит тут одна уже, наверно, полчаса. Все девочки давно ушли по домам. И ей нельзя уходить, пока она не выключит воду. Если она это не сделает, в следующий раз ее накажут. Спросят – кто последний ушел из душевой? Опять ты, Покрышкина?

      – Почему я? – бормочет Ники, глотая слезы. – Почему каждый день я?

      И мама опять накричит – почему, дескать, так долго копаешься? Все девочки давным-давно вышли, одна ты возишься. А мама устала после работы, ей домой хочется. Она же не знает, что Ники должна выключать этот проклятый душ. Девочки хором сказали – душ пусть выключает эта. И ушли.

      Ники