Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1. Сборник

ничего не заплатит. – Если б я мог, я бы отбил охоту у этого двуногого осла кататься верхом.

      Мы разговаривали тем временем о Севастополе и о генерале Шульце, брате моего друга[216], которого Толстой прекрасно знал: «Шульце был героем на войне, как и в обыденной жизни. На бастионе он играл в шахматы с молодыми офицерами, один из которых был сражен ядром. – На его месте я бы чувствовал угрызения совести. – Своею жизнью можно рисковать, других – нет». – Навстречу шел мой мул. Толстой вскочил в седло и приласкал мула.

      Было видно – прирожденный всадник. Когда мы поднялись наверх, он все время восхищался. Я сам провел его по всем помещениям. – «Такое могут создать только немцы. Немец владеет не только техническим мастерством, но повсюду наполняет свое творение мыслью и поэзией. Мне открылось нечто новое. Такого я еще никогда не видел. Это одно из величайших созданий. Честь немцам, честь их властителям, которые дают возможность создавать подобное»[217], – были его слова. Между тем над балконом взошла луна, освещая еще не погрузившиеся во тьму окрестности. Какой поэзией, каким волшебством я был объят. Мы обменивались нашими взглядами на поэзию и ее проявление в жизни. Мы были согласны друг с другом, и он приводил изречения многих классиков, которые думали подобно нам.

      Гете говорит, что человеческая душа страдает, когда зрит величие природы, но эта боль настолько возвышает душу человека, что становится возможным постижение великого[218].

      Я говорил, что человеку нужно время, дабы обрести некий масштаб, а с ним и способность оценки, но в первую очередь он должен привести в гармонию с тем, что он видит, свой внутренний мир, дабы почувствовать одухотворенность его окружения и смысл своего суждения. Наедине с самим собою это удается легче всего. Возвысь себя к богу, достигни гармонии с ним в самом себе, и ты скорейшим образом достигнешь так гармонии с его творениями.

      Толстой говорил, что бледный свет луны легко возбуждает мир наших ощущений. – И я добавил, что ее лик потому возбуждает столько доверия, так как мы убеждены, что она единственная, кто не предает того, что ей доверяют. – Я думаю, кроме радостей любви, мы других радостей ей обычно не поверяем. Мы потом пошли в сад и долго еще сидели за стаканом сахарной воды, оживленно беседуя на разные темы.

      Толстой показался мне приверженцем весьма свободных взглядов. Он говорил, что законы и правление должны быть строгими, но нравы – свободными. Швейцария не является свободной, потому что нравы в ней скованы обычаями. Он доказал мне это на нескольких примерах и сказал, что Петербург более свободен в своих нравах, чем Швейцария[219]. В Петербурге уже отдают предпочтение интеллектуальной личности – мужчине или женщине, – а не разукрашенному орденами старому генералу. Политические отношения в Германии его особенно интересуют, но демократическому элементу он придает большее значение, чем следует. Последнее, правда, существует, но не имеет под собой почвы. Те, кто пострадал под бременем последних лет и сознают нынешние преимущества, относятся к демократии равнодушно.

216

Мориц фон Шульце был генералом на русской службе. Во время обороны Севастополя (1855) состоял начальником 2-го отделения оборонительной линии и 4-го бастиона. Его брат Фридрих создал сельскохозяйственный институт при Иенском университете и земледельческую школу в Цветцене около Иены. Толстой в апреле 1861 г. посетил эти заведения.

217

Замок в Вартбурге, памятник немецкого средневековья, был реставрирован, как пишет Э. Пехштед, по инициативе великого герцога Карла-Александра и по планам архитектора Х. Ритдена в 1847–1851 гг.

218

Подобное суждение характерно для эстетики Гете. Оно, например, отчетливо выражено в первых главах романа «Страдания молодого Вертера», который очень высоко ценил молодой Толстой.

219

Толстой в ту пору действительно размышлял о возможностях демократического пути России: «Ежели бы Россия кроме религиозного и народного знамени выставила бы республиканское, или хоть конституционное, мир был бы ее» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. C. 209); «Русский народ способен к республиканской жизни. Правительство в его понятиях не есть потребность, а случайность» (там же. C. 212).