Шотландский ветер Лермонтова. Максим Привезенцев

не известно. Поговаривают, даже Пушкин у них на попечительстве…

      – Я тоже такое слышал! – вставил Долгоруков, оторвавшись от созерцания шахматных фигур.

      Гагарин поморщился:

      – Давайте не станем высказывать эти нелепые домыслы в адрес Александра Сергеевича? Мы с ним, может быть, и не друзья, но относимся друг к другу с большим уважением.

      – Как пожелаешь, – легко сдался Жерве.

      Долгоруков за столом многозначительно хмыкнул, но ничего не сказал и вернулся к шахматам.

      Тут снаружи послышался стук копыт и скрип колес старого экипажа.

      – Неужто прибыл наш корнет? – с улыбкой сказал Гагарин, оборачиваясь на звук.

      Сердце в груди Уварова застучало чаще. Для него приезд Лермонтова был облегчением и одновременно испытанием: одно дело – письма, когда ты можешь подолгу обдумывать каждое слово, прежде чем его записать; совсем другое – живое общение, когда реагировать на сказанное собеседником надо тотчас.

      «Почему, когда речь заходит о Мишеле, я так боюсь ударить в грязь лицом? – со стыдом подумал Петр Алексеевич. – Почему меня настолько волнует его обо мне мнение?»

      – И верно, он, – подтвердил Жерве, глядя в окно.