Дневники. Зинаида Гиппиус

толпой, заражаться ее «патриотическими» хождениями по улицам, где еще не убраны трамваи, которые она громила в другом, столь же неосмысленном «подъеме»? Быть щепкой в потоке событий? Я, и не имею права сама одуматься, для себя осмыслить, что происходит? Зачем же столько лет мы искали сознания и открытых глаз на жизнь?

      Нет, нет! Лучше, в эти первые секунды, – молчание, покров на голову, тишина.

      Но все уже сошли с ума. Двинулась Сонина семья с детьми и старой теткой Олей. Неистовствовал Вася-депутат.

      И мы поехали сюда, в Петербург. На автомобиле.

      Неслыханная тяжесть. И внутреннее оглушение. Разрыв между внутренним и внешним. Надо разбираться параллельно. И тихо.

      Присоединение Англии обрадовало невольно. «Она» будет короче…

      Сейчас Европа в пламенном кольце. Россия, Франция, Бельгия и Англия – против Германии и Австрии…

      И это только пока. Нет, «она» не будет короткой. Напрасно надеются…

      Смотрю на эти строки, написанные моей рукой, – и точно я с ума сошла. Мировая война!

      Сейчас главный бой на западе. Наша мобилизация еще не закончена. Но уже миллионы двинуты к границам. Всякие сообщения с миром прерваны.

      Никто не понимает, что такое война, – во-первых. И для нас, для России, – во-вторых. И я еще не понимаю. Но я чую здесь ужас беспримерный.

      2 августа

      Одно, что имеет смысл записывать, – мелочи. Крупное запишут без нас.

      А мелочи – тихие, притайные, все непонятные. Потому что в корне-то лежит Громадное Безумие.

      Все растерялись, все «мы», интеллигентные словесники. Помолчать бы, – но половина физиологически заразилась бессмысленным воинственным патриотизмом, как будто мы «тоже» Европа, как будто мы смеем (по совести) быть патриотами просто… Любить Россию, если действительно, – то нельзя, как Англию любит англичанин. Тяжкий молот наша любовь… настоящая.

      Что такое отечество? Народ или государство? Все вместе. Но если я ненавижу государство российское? Если оно – против моего народа на моей земле?

      Нет, рано об этом. Молчание.

      В летнем Петербурге почти никого не было. Но быстро начали съезжаться, стекаться.

      То там, то здесь собираемся. Большинство политиков и политиканствующих интеллигентов (у нас ведь все политики) так сбились с панталыку, что городят мальчишеский вздор. Явно всего ожидали – только не войны. Как-то вечером собрались у Славинского. Народу было порядочно. Карташёв, со своими славянофильскими склонностями, очень был в тоне хозяина.

      Впрочем, не обошлось и без нашего «русского» вопроса: желать ли победы… самодержавию? Ведь мы вечно от этой печки танцуем (да и нельзя иначе, мы должны!). Военная победа – укрепит самодержавие… Приводились примеры… верные. Только… не беспримерно ли то, что сейчас происходит?

      Говорили все. Когда очередь дошла до меня, я сказала очень осторожно, что войну по существу, как таковую, отрицаю, что всякая война, кончающаяся полной победой одного государства над другим, над другой страной, носит в себе зародыши новой войны, ибо рождает национально-государственное