Траурная весна. Проза. Игорь Мазуренко

их льдинки жалости и безумного торжества.

      11

      Есть много приворотных средств, их можно всюду

      отыскать: сучочки, ногти, антипат, пилюльки, травы,

      корешки, двухвостых ящериц соблазн и лошадей

      любовный пыл… Это прислал мне насмешник

      Помпей, – говорит Лаида. – А сочинял вместе

       с Септимием, – недоверчиво вздыхает Октавия.

      – Мне известно самое сильное приворотное

      средство, – мечтательно шепчет Латония…

      Безо всякой цели слоняясь по городу дождливой осенью, я забрел к меценату и отвлек его от работы. В сердцах перемешав листы черновика, накрыв их энциклопедическим томом, он повернул кресло к дивану, на котором я на правах юного, подающего надежды собеседника, устроился с ногами. Мои прекраснодушные излияния неожиданно взбесили его, и он без лишних предисловий, «in medias res» выложил передо мной стопку измятых и разглаженных листков. Это были письма моей свояченицы. Я прочел их с опаской (редко удается безнаказанно читать чужие письма) и поразился противоестественной мудрости ее, знавшей и видевшей больше меня, но странно догадавшейся делиться накопленным с посторонним человеком, уже прожившим жизнь.

      Но я не успел вымолвить и слова, потому что пришла робкая небожительница, а меценат встретил ее с преувеличенной вежливостью и радушием, чему она успела наивно удивиться, а затем также наивно обрадоваться.

      Я распрощался и решил перехватить актера, репетировавшего любимую роль, но репетицию отменили, пришлось продолжить бесцельные блуждания, что само по себе не страшило меня… И тут я увидел свояченицу, медленно бредущую под дождем навстречу мне. Злость и сожаление пронзили меня, и я прошел, не поворачивая головы, не замедляя шага, хотя знал, она видит меня и даже готовит первую фразу, которая превратит меня мгновенно в прежнего мальчишку.

      Я шел все быстрее, меня обступали возлюбленные тени, сигналили автомобили на перекрестках, я боялся собственной мысли, легкого порыва вернуться, догнать ее, спросить, потребовать не утешения, а горького знания на много лет вперед: почему умирают все? Кто виной всему? Куда исчезла ее сестра? Почему старый знакомый, страдая сам, принес страдания другим?.. Я шел все быстрее, стараясь уйти как можно дальше от далекого майского вечера, так и не разрешившегося дождем.

      12

      Легкокрылое мгновение превращается в

      расплавленную каплю воска и, упав на тетрадку,

      застывает неумолимым торжеством Латонии,

      являющей застывшим жестом божественную

      сладость предчувствия; как близко ее тело,

      поддерживаемое томностью полуденного ветра.

      Что будет, боги,

      расскажи вы о полуденной Латонии Госпоже?

      Причуды третьего лица – высокопарного двойника, признающего только темные тона, медлительность и меланхолическую неизбежность – заставляют