Кот знает всё. Юлия Лавряшина

быть с ним самой собою. Он, похоже, был из другого теста, его открытость могла показаться просто придурковатостью, если б…

      «Да просто если б он не был таким симпатичным!» – ее развеселила эта мысль. Посмеяться она любила, но Мишка этого пока не знал.

      Глава 4

      – А твоя дребезжащая пластинка прибудет?

      Почти девчоночий голос за стеной прозвучал так ясно, что Глеб мог вздрогнул от неожиданности, если б был на это способен.

      «Да что эта девочка знает о дребезжащих пластинках?!» – его и раньше раздражало, когда люди брались рассуждать о понятиях, с которыми сами дела не имели. Эта юная соседка никак не могла слышать ни граммофон, ни патефон, ведь Глеб и сам их не слышал. Его юность пришлась на преломление десятилетий: в восьмидесятом он окончил школу.

      Мысли его улыбнулись. Этот год всегда будет помниться даже не самой Олимпиадой, а прощанием с медвежонком, улетающим на воздушных шарах. Тогда Глеб еще не добрался до Москвы, он следил за поднимавшимся в небо медвежонком по телевизору и до сих пор помнил, как все острее щипало в носу. От него улетало детство… Каждый на стадионе прощался с чем-то своим. И в то же время все вместе плакали от единого ощущения, что так хорошо уже и быть не может.

      Ему была знакома эта горестная беспомощность. Как раз за год до олимпийского лета он впервые знакомился, а потом прощался с Черным морем. Оно было тогда вроде как единственное, другие моря доставались единицам. И хотя после Глеб мог позволить себе любое, Черное оставалось единственным…

      В тот последний, пасмурный день в Ялте, то перебивая, то сливаясь с дыханием волн, возбужденных нетерпеливым ожиданием шторма, где-то вокруг, не в голове, а в воздухе звучала песня: «Зачем же я пришел сюда? Ведь море – это лишь вода…»[1]

      Но Глеб уже тогда понимал, почему стоит ехать к морю за тридевять земель. Не ради загара, конечно, и не за курортными романами, все это лишь приятное приложение. Но ощущение величия и свободы, которыми должна быть наполнена каждая жизнь, так зримо и пронзительно не чувствуется больше нигде.

      Жаль, что это ощущение забылось так скоро… Жизнь прошла и без величия, и без свободы.

      …Другой женский голос, хрипловатый, насмешливый, ответил с укором, который невозможно было принять всерьез:

      – Не смей издеваться над ним, малыш! Он влюблен в меня столько лет, сколько ты еще и на свете-то не живешь. Это, знаешь ли, заслуживает уважения.

      – А по-моему, это глупо!

      – Любить меня?

      – Да нет! Не именно тебя. Вообще мучить себя из-за кого-то столько лет! Он же знает, что ты к нему никак.

      – Достань-ка лучше заливку, наш пирог требует сдобрить его.

      – Он успеет допечься?

      – Ну, не ринутся же они сразу к столу… Предполагается, что сначала их заинтересует дом, а потом уже стол.

      – Так он приедет?

      Старшая из женщин («Мать?» – попытался решить для себя Глеб) ответила не сразу:

      – Я пригласила.

      – А вот зачем, если ты хочешь отвязаться от него?

      – Разве я сказала, что хочу отвязаться?

      Юный

1

Текст песни «Не гаснет золотой закат» из к/ф «Мой остров синий» (1986). Музыка – Доменико Модуньо. Слова – Григорий Горин.