Кот знает всё. Юлия Лавряшина

стало его главной ошибкой…

      – Малыш, разве ты не знаешь, что я была замужем? – наконец отозвалась женщина, по голосу которой Глеб успел соскучиться за эти нескончаемые секунды.

      – Так вроде даже дважды, – хихикнула та, которую он про себя называл девочкой, хотя ей вполне могло быть лет двадцать.

      Светлана густо хмыкнула:

      – Первого-то я не считаю! Я же ушла от него. Замазала чернилами на листе своей жизни.

      – До того густо, что я даже в лицо его ни разу не видела.

      – Иногда мы созваниваемся…

      Женька подождала, но содержание разговоров не приоткрылось ей. Тогда она сердито спросила:

      – И что там без него осталось? Один Петя?

      И опять разразилась тишина, которой Глеб так боялся. Как давно? Пять минут? Почему эта женщина так долго не могла заговорить об этом самом Пете?

      У Глеба в жизни был свой дядя Петя, комический персонаж, этакий фронтовик Хлестаков, с оторванной пяткой. Глеб хорошо помнил, как менялись на протяжении его детства рассказы дяди Пети о его участии в великих битвах Второй мировой. Сначала тот нехотя признавал, что не доехал до фронта, потом решился вплести в свое повествование одну атаку, за ней другую и постепенно добрался до Берлина. Выходило так, хотя дядя Петя и не решался утверждать напрямую, это казалось чересчур даже ему самому, что пятку ему оторвало во время водружения советского флага на крыше Рейхстага. Но поскольку он сразу попал в госпиталь, воспели только тех двоих героев, что немного помогали ему. Обидно? Ну, что вы! Главное, мы победили!

      – Петя оставался бы единственным, даже если бы я снова вышла замуж, – каким-то отчужденным тоном проговорила Светлана. – Но, чтоб вы знали, я не собиралась и не собираюсь этого делать! То, что эти уроды, подонки убили его, еще не значит, что он умер и для меня.

      Приняв как должное прозвучавшую в ее голосе злобу, Женька с любопытством спросила:

      – А как ты их нашла? Финала я так и не услышала. Ты же сама их разыскала потом?

      – Да уж нашла! – Смех еще более злой, похожий на лай. – Ренатка не зря меня уговорила детективчики писать, сидит во мне ищейка какая-то… Но теперь – баста. Налакалась крови за эти годы, хватит.

      – В том смысле, что ты больше не будешь…

      – А ты против? Голодной смерти опасаешься? – Теперь смех прозвучал мягче, но в нем послышалось что-то старческое, почему-то огорчившее Глеба.

      – Ну, конечно! – послышалось возмущенное. – Я же главная нахлебница! Я тебя заставляла, что ли, впрягаться во все это? Мне этот дом…

      – Женька, стоп! Не смей валить на мать. Дом этот нам всем был нужен.

      «И сколько же вас там?» – заинтересовался Глеб. По старым, «совковым» меркам места хватило бы и на десятерых.

      – Три взрослые бабы на две крошечные комнатушки – это ад кромешный!

      Глеб закрыл глаза. Три женщины за стеной. В той самой половине, куда он привел Нину, хотя сначала хотел поселить родителей, чтоб хоть на старости лет… Но потом легко уговорил себя, что им хорошо в родном захолустье, в квартирке первого