Захудалый род. Николай Лесков

неосторожную минуту свои офицеры против вас…»

      Но князь не дал ему это кончить и опять как крикнет:

      «К черту, – говорит, – убирайтесь от меня с этакою вашею преданностью и товарищам вашим то же самое от меня скажите; а если кто думает, что я изменник, тот пусть завтра от меня не отстает, а кто отстанет – тот клеветник и подлец».

      И так он рассердился, что ни на что не похож был, и не разделся, и в кровать не лег, а все в шинели по палатке всю ночь проходил и черный кофе пил. В три часа ночи приказал солдатам коней седлать и чтобы тихо так, чтобы ничего не слышно было, потому что неприятель у нас совсем в виду за балкой стоял. Пока люди седлают, а я ему умываться подаю, а он все велит себе воду с ледком на голову лить, а сам все ее ловит горстьми; глотает, и сам молитву «Живый в помощи» читает – молится, а вид у него совершенно потерянный. Начали они в боевое платье одеваться, а я им помогаю: берусь им саблю подвязывать, да вдруг хлоп… наземь ee и уронил.

      Знаю, в другое время они бы за это грозно рассердились и ужасно бы чтó могли сделать, а тут только вздрогнули и говорят:

      «Ах, Патрикей, что ты сделал».

      Я, говорит, шепчу:

      «Виноват, ваше сиятельство».

      А он отвечает:

      «Нет, это не ты виноват, а это злая рука у тебя из рук вышибла. Прощай же, – говорит, – чувствую, что я нынче своей головы из битвы не вынесу».

      Патрикей Семеныч заплакал и говорит:

      «Что вы, ваше сиятельство, Бог милостив».

      А он отвечает:

      «То-то и есть, что он милостив: он брани не любит и взявшего меч мечом наказует, но я упрямый человек – мне легче умереть, чем бесчестье переносить, а ты, если меня убьют, возьми это письмо и ступай к княгине: тут все писано, а что после писаного станется, про то ты сам скажешь».

      Патрикей им и осмелился доложить, что я, говорит, ваше сиятельство, лучше со света сбегу, а не буду этого княгине докладывать, потому как они этого не вынесут.

      А князь им тут же напоследях «дурака» сказали и говорят:

      «Тебе или мне больше дано мою княгиню знать? Нe смей рассуждать, чтó она вынесет, а исполняй, что тебе приказываю», – и с этим ив палатки выходить стал.

      А Патрикей, видя, что он это все как предсмертное приказание ему передает, догнал и спрашивает:

      «А что же, ваше сиятельство, если так, то детям какое накажете благословение?»

      Князь остановился, но потом только рукой махнул:

      «Бог их, – говорит, – благословит, а все, что им нужно, мать преподаст».

      Патрикей же вдруг вдосталь стал все расспрашивать:

      «Батюшка, ваше сиятельство, простите мое слово: княгинюшка молода, мысли их будут в божьей власти: они могут ранним вдовством отяготиться и пожелать замуж выйти».

      Так от этого слова князь, говорит, даже весь в лице потемнел, но тихо ответил:

      «Все равно она детей не забудет, я в ней уверен». И с этим, говорит, ногу в стремя поставил, поцеловал, нагнувшись с коня, Патрикея и сказал ему: «Поцелуй руку у княгини», и с тем повел полк в атаку и, по предсказанию своему, живой с поля не возвратился.

      Зарубились