Фатум. Том третий. Форт Росс. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

капитан… брось пистолет! И спицу свою, ну! – Матвей кивнул на зажатый в руке офицера клинок.– Я смекал, что эта девка,– он тряхнул, как выдернутую морковь, за волосы Джессику,– сделает тебя поострее на ум, но, похоже, всё вышло иначе… Ну, ну, не балуй, барин! —вновь прошипел Зубарев, заметив, как сжались кулаки Андрея. Слепящее на солнце лезвие ножа глубже вдавилось в нежную шею.—Гляди, мизгирь, ежли хоть выцыганишь у судьбы один шаг, то вместе со мной прихватишь и ее голову. Я этой «дурой»,– каторжник звонко щелкнул ногтем по стали,– и не таким до позвонков на горле «улыбку» дарил. Помнишь небось Рыжего? – глаза Зубарева, как булавки, кольнули Преображенского.– Ну тот, со Змеиного Гнезда, что в корме со своими псами чуть не загрыз тебя… Так что я… вот этой «Машкой» им уши «улыбкой» связал… А хошь? —Матвей, презирая боль, вызывающе блеснул зубами.– Я поцелую ее за тебя?.. Откушу язык твоей суке, а потом выплюну его тебе на память… Ну, что молчишь, брат? Али не по ноздре табак? Обхожденье мое?

      Андрей продолжал стоять, не в состоянии что-либо изменить. Шпага и пистолет, зарывшись в песок, валялись у его забрызганных грязью ботфорт, а сам он, казалось, был прострелен в сей миг пулей жестокого прозрения.

      Только сейчас, в эти мучительные минуты он осознал, сколь высоко взлетел он, но, увы, не в осмотрительности, а в глупом доверии ближнему… Как бездарно, как самонадеянно он почитал себя самого, полагаясь на свою проницательность и радуясь своей силе и триумфу над теми, кого считал врагами… А друзья, змеиная суть коих скрывалась за тонкой, как первый лед, маской лукавого пре-дательства?.. Дрожь бессилия и внутреннего крика передернула плечи. Он пронзительно долго всматривался в эти безжальные, с холодной искрой торжествующего злорад-ства глаза и ужасался тому, прежде незримому огню скрытого от всех нелюдского, черного замысла, зерно коего не дано было ему постичь. «А ведь я доверял ему… – снова застучало в висках.– Так доверял…» Андрей стиснул зубы: «Боже ж ты мой! Я, признав в нем спасшую меня ослепшую силу, ослеп и сам… на его воле и твердой поступи я, как наивный птенец, вознес и себя, не разглядев, что за мощью и статью, похожей на живую плоть, нет ничего, кроме мести и зла, что разъели всё человеческое, доброе до костей».

      – Ты ли это, Матвей? – Преображенский едва удержал себя от шага. Лицо исказило сомнение.

      – Твоя совесть, брат. Что? Никак шибко лицом изжился? Да… Времечка много истекло. Я тебя тоже не сразу признал… Да добрый человек шепнул.

      – Так ты оборотень? Твое настоящее имя? – глаза Андрея вспыхнули.

      – А я его не сказал,– как короткий железный звук, донесся ответ.– Ты сам его вспомнишь…

      – Не глупи, Матвей! – осек его капитан.– Лучше по добру отпусти мисс Стоун. Скоро здесь будут мои люди, и тебе, один бес, не уйти от кары. А ты, похоже, себе уже два века аршином намерил?

      – Брось пугать меня,– Зубарев крепче придавил к своей груди бледную Джессику. Рельефные мускулы на его предплечьях вздулись ремнями и перекатились под кожей. Жертва застонала и забилась от боли, но Зубарев, не обращая