Русский Моцартеум. Геннадий Смолин

Эрика Шнайдер.

      – Да, – тупо повторил я.

      – Я… Я внизу в вестибюле. Могу я подняться?

      – Попытайся, – отшутился я. – Если, конечно, доберешься, дверь будет открыта; так что прошу ее не выламывать – только повернешь ручку, и она сама распахнется.

      Положив трубку, я отомкнул дверь, сгреб в охапку брошенную на полу одежду, закинул ее в ванную, причесался, нацепил на ноги тапочки и запахнулся в роскошный халат. Сансаныч, по-моему, из кожи вон лез, чтобы представить меня, как Гансвурста: разряженного в пух и прах кретина. Впрочем, я был спокоен и не волновался.

      Пару раз по определенным заданиям мне пришлось носить нацистский мундир, горланить заводной шлягер «Хорст Вессель», печальную «Лили Марлен» и разухабистую «Эрику», а также крыть евреев, негров и даже русских на чем свет стоит. По сравнению с этими проектами перевоплощение в дешевого мафиози я воспринял как праздник.

      Снаружи послышался цокот каблучков, и я повернулся лицом к двери. Эрика проскользнула в комнату, плотно прикрыла за собой дверь и остановилась, привалившись спиной к косяку. Она пыталась отдышаться. Смотреть на нее, запыхавшуюся, раскрасневшуюся и прижимавшую к груди маленькую черную сумочку было любо-дорого. Сумочка мне сразу бросилась в глаза. Похоже, ее что-то распирало.

      – В чем дело? – прогудел я. Потом, присмотревшись и увидев слезы, я вскинул голову: – Что с тобой случилось?

      Она отмахнулась от меня, как от назойливой осенней мухи.

      – Не плачь, фройляйн! – ободряюще ухмыльнулся я. – Кто обидел мою детку?

      Эрика с сожалением посмотрела на меня и шмыгнула носом.

      – Вот, – заявила она, вытаскивая конверт из сумки. – Забирайте. Это ваше!

      Я взял конверт и осторожно раскрыл. Там лежали деньги – вторая половина от обещанной суммы.

      – Смелее! – мотнула головой Эрика. – Прячьте в свой кошелек. Это вторая половина ваших грязных денег. Берите и уезжайте. Уезжайте с моих глаз долой. Подальше. Я бы с удовольствием послала вас к дьяволу, но мне его жалко – вы погубите даже дьявола.

      Она громко всхлипнула.

      Тут снова зазвонил телефон. Я взял трубку. Грудной женский голос заговорил:

      – Это герр Фрейд? Я звоню, как мы…

      – Я занят, – оборвал я звонившую – это опять был условленный звонок. – Перезвоните через полчаса.

      – Понятно…

      Я повесил трубку.

      Этот звонок означал, что я все-таки чего-то добился. Разумеется, я бы дорого дал, чтобы узнать – чего именно? Повернувшись к Эрике, я вынул из кармана чистый носовой платок и вложил в ее руку.

      – Высморкайся и расскажи папочке Гансвурсту обо всех своих горестях.

      Эрика брезгливо посмотрела на мой платок и швырнула его на пол; затем по-детски несколько раз провела под носом тыльной стороной ладони. Словно надеялась шокировать меня этой выходкой.

      – Хорошо, – сказал я, – раз ты брезгуешь моим платком, выпей что-нибудь – только не говори, что не прикоснешься к моему гнусному шнапсу. И вообще, хватит на сегодня эмоций. Я понял твое поведение: ты меня больше не любишь.

      – Да