Булат Окуджава. Вся жизнь – в одной строке. Марат Гизатулин

мягко говорит он. – Можете споткнуться…

      Я улавливаю лёгкую угрозу. Она едва ощутима, как в жару – будущий дождь.

      – Они не так безграмотны, как вам кажется, – говорит Шулейкин.

      – Вы мне угрожаете?

      – Вот видите, как вы поняли товарищеский совет, – качает он головой, – вот видите?..

      Не раскричаться, не устроить истерику – это не всегда, видимо, получалось. Рассказывают, в учительской он такие «разборки» затевал, что в порыве ярости мог и классный журнал швырнуть на пол.

      Вера Яковлевна Кузина:

      – Галя, бывало, стоит с нами в сторонке, а он где-то кричит. Приходит в учительскую, кричит, начинает кого-то там ругать. Как сейчас помню. Бешеный характер. Начинает что-то доказывать – журнал бросает… Такой вспыльчивый. А Гали, её и не видно, и не слышно было.

      – Он вообще был темпераментный, его легко было завести, но при этом никогда за спиной не говорил про людей ничего плохого, всё говорил в лицо, – добавляет Гудков.

      – Класс доведён до катастрофы, – говорит Шулейкин.

      – Да, – говорит Виташа. – Теперь до конца года и не выправить.

      – Кошмар какой-то, – говорит Мария Филипповна.

      – Надо в облоно сообщать, – говорит Виташа, – доигрались.

      И он тоже!..

      Я встаю:

      – Теперь мне остаётся сдать дела, наверное?

      Как я могу объяснить им всё? Всё, что произошло? Всё, что произошло со мной и с ребятами? Что-то рухнуло, упало. Пыль и обломки. А поднять-то и некому.

      – Это уже трусость, – говорит Шулейкин. – Надо не бежать, а бороться. Исправлять положение.

      – Лучше мне уехать. Это не моя стихия – учительство. Я желаю вам всего лучшего. Я не сержусь на вас нисколько. Просто мне показалось, что что-то мы делаем не так… Ничего я исправить не смогу, – говорю я.

      – Нет таких крепостей, – говорит Виташа и смеётся, поглядывая на Шулейкина.

      – Не буду я ничего исправлять, потому что я ничего не портил.

      Не может всё-таки быть так, чтобы я был прав, а все не правы.

      – Не можете – научим, не хотите – заставим, – смеётся Шулейкин.

      – Это вы серьёзно?

      – Что вы, что вы, – говорит он, уже не улыбаясь, – это же армейская поговорка.

      В этом конфликте, наверное, и сгорела, не успев начаться, дружба Булата со Светловым. Светлов ссориться с директором не хотел, повёл себя лицемерно – наедине Булата поддерживал, а в учительской осуждал. Когда я спросил Цыганкову про дружбу Булата с Виталием, та замахала руками:

      – Какая дружба! Светлова он вообще сторонился!

      После войны хороших и образованных учителей в школе было много. Это были дети «врагов народа», как правило. Все они ещё до приезда Булата уехали из Шамордина. Они, конечно, видели, что собой представляет директор, но не роптали, – темперамент был не такой, да и в их положении лучше было помалкивать… Ну, положение Булата, заметим, было не лучшим, чем у тех учителей, однако он не побоялся вступить в противоборство с самовлюблённым директором,