Портрет на камне. Маргарита Владимировна Чижова

дешевую китайскую куртку и видавшие виды джинсы.

      – Это правильно, – улыбнулся он, с нескрываемым наслаждением заполнив легкие дымом. – Курить вредно. Я в твои годы тоже здоровье берег. Лет так до двадцати.

      – А сейчас вам сколько?

      – Тридцать пять, но это не точно, – пошутил "кладбищенский", а затем протянул руку и представился. – Андрей.

      – Никита, – парень осторожно пожал длинные пальцы собеседника с ободранными в драке костяшками. – Спасибо, что помогли!

      – Всегда пожалуйста.

      Мимо пронесся грузовик. Андрей зажмурился, отвернулся от дороги, и все же Никита сумел разглядеть его стрижку "ежик", волосы, словно припорошенные мраморной пылью, и серое лицо с гладко выбритым подбородком. Глаза были то ли голубыми, то ли сталистыми, проницательными, но не злобными.

      – Вы на кладбище живете?

      – Да. Предлагаю на "ты", мне так проще.

      – И давно?

      – Лет пять уже, – мужчина откашлялся и жестом позвал школьника за собой.

      Никита старался не отставать от быстро идущего по обочине спутника, тревожно всматриваясь в мрачные силуэты надгробий за высокой решеткой погоста. Парню чудилось, что там притаились его бомжеватые обидчики.

      – А ты куда посреди ночи отправился? – Андрей снова достал сигарету.

      – Из дома ушел.

      – Про это я догадался.

      – Мать пилит постоянно, – Никита обиженно надул губы. – Отца полтора года как не стало… Здесь лежит, на Новом кладбище. С деньгами туго. Вот она и решила своего начальника охмурить. Типа директор супермаркета, всем обеспечен. Гамадрил пузатый. Ненавижу его.

      – Все равно надо ей позвонить. Волнуется, наверное.

      – Она думает, что я у Антохи. Спать легла пораньше. Будет с шести утра пироги стряпать для этого Павла плешивого.

      – У меня тоже пироги есть, с капустой, – оживился Андрей. – Местный священник, отец Никанор, привез. Его матушка печет по старинному монастырскому рецепту: на натуральном масле и молоке. Вкусные, с покупными не сравнить.

      – Вы… Ты в часовне работаешь?

      – Нет. Придем, сам все увидишь.

      Никита зябко поежился. Он никак не мог успокоиться. По спине бегали мурашки, руки била крупная дрожь, зубы постукивали.

      – Замерз? – спросил "кладбищенский" и мигом стащил с себя куртку. – Держи!

      – Не надо, спасибо… – упрямо запротестовал парень.

      – "Спасибом" не согреешься. Бери давай! И на будущее, лучше говорить "благодарю" или "от души".

      – Почему? – Никита завернулся в насквозь пропахшую сигаретным дымом штормовку.

      – Здесь так принято.

      Андрей свернул к массивным кованым воротам, вынул из джинсов ключ и вставил в замок калитки.

      – Вот зараза, – проворчал он, толкая плечом неуступчивую решетку.

      Калитка поддалась, скрипнули петли, и "кладбищенский" сделал широкий, приглашающий жест рукой:

      – Проходи, осмотрись, я пока тут обратно все закрою.

      Никита встал под фонарем на небольшой асфальтированной площадке. С краю